Читаем Быть Хокингом полностью

Вопреки всем сомнениям, в неделю, предшествовавшую выпускным экзаменам, мы были близки как никогда. Стивен приехал в Лондон, чтобы морально поддержать меня, и жил со мной в моей комнатке на чердаке, прорабатывая теоремы сингулярности и иногда окунаясь в переводы великих испанских художественных произведений, среди которых была «Селестина» Фернандо де Рохаса – непритязательный прототип «Ромео и Джульетты», главная героиня которого, старая сводница Селестина, является одним из наиболее забавных персонажей средневековой испанской литературы. Я же каждое утро отправлялась в экзаменационный зал. Вечером мы со Стивеном ехали в Хемпстед-Хит[60] или в сады Кенвуд-хаус[61], ища спасения от последствий зимы – нервного истощения и умственного застоя. Мы заходили в гости к моей обожаемой тете Эффи, неотразимой как никогда в свои шестьдесят с хвостиком, все еще живущей в одиночестве в своем большом доме на Тафнел-парк. К концу недели я уже начала привыкать к такому ритму – но экзамены уже почти закончились. В тот момент я почувствовала не облегчение, а катастрофический упадок сил. Темы, которые я повторяла, уже ускользали из памяти; точно так же ускользала от меня и степень бакалавра с отличием, которой, как я знала, ожидают от любого носящего фамилию Хокинг.

С последним росчерком пера на последней странице экзаменационных бланков я навсегда распрощалась со студенчеством. Пластинка «Битлз» «Револьвер», подаренная Стивеном на мой день рождения, казалась грустным анахронизмом. Не было ни праздника, ни гостей; лишь несколько торопливых прощаний, и я окончательно вступила в новый этап жизни, села на водительское сиденье и поехала вместе со Стивеном за Роджером Пенроузом, который пригласил нас на обед в свой дом в Стэнморе. Мы остановились на парковке станции Стэнмор, где стояла его машина, старый голубой «Фольксваген». Роджера ничуть не смутило то, что все четыре шины оказались сдутыми: он заглянул в ближайший гараж и подкачал их. Мы вместе подъехали к его одноэтажному дому в конце улицы, вдали от особняков биржевых маклеров, где нас с радостью приветствовала Джоан и их сынишки, Кристофер и Тоби – тот самый младенец, которого она держала на руках в Корнелле прошлым летом. Сейчас ему было уже полтора года, он передвигался самостоятельно и заразительно выражал свою joie de vivre[62], на полном ходу пересекая гостиную с бисквитом в руке, в результате чего за ним оставалась дорожка из крошек на темно-синем ковре. Потом он решил покорить кресло: залезал на его подлокотник и спрыгивал, приговаривая: «Не делай так, не делай так!» Нимало не тронутые всеми этими милыми проделками, Роджер и Стивен завели неотвратимую дискуссию о роли физики в математике.

Я не понимала, почему семья Стивена ставит палки в колеса нашим отношениям и нашему счастью, в особенности принимая во внимание то, насколько он зависит от меня во всех бытовых вопросах.

Результаты выпускных экзаменов, как я и ожидала, оказались не блестящими, но вполне удовлетворительными: я могла начинать работать над диссертацией на соискание ученой степени. Судя по моим наблюдениям за жизнью Кембриджа, роль жены и, возможно, матери, была бы для меня билетом в один конец к полному фиаско в общественной жизни; я знала, что с самого начала должна утвердить себя как личность. Хотя в то время уже существовал ряд инициатив, облегчающих поступление женщин в наиболее прогрессивные из колледжей, в Кембридже было достаточно образованных, но несчастливых жен, чьи таланты оставались без внимания, чему способствовала система, отказывающая женам и матерям в собственной интеллектуальной идентичности.

Мои еженедельные мытарства в Лондон подошли к концу как раз вовремя: Стивену все чаще требовалась моя помощь. Так как ему теперь приходилось опираться на мою руку при любом перемещении вне дома, по утрам я отводила его на кафедру, днем забирала домой, чтобы накормить обедом, который, как и каждый прием пищи, должен был состоять из мяса и двух овощей, чтобы утолить его зверский голод, отводила обратно и забирала домой вечером. Все мысли о дипломатической карьере давно уже стали наследием прошлого; но мне было отказано в любой, пусть даже самой простой работе; я не могла позволить себе даже курсы повышения квалификации, так как мое присутствие постоянно требовалось в замкнутой цепочке: кафедра прикладной математики – Литл-Сент-Мэри – кухня. Написание диссертации показалось мне идеальным вариантом. Я могла легко подогнать свои занятия в университетской библиотеке и дома к графику Стивена. К тому же я имела право на студенческую субсидию, что оказалось для меня приятной неожиданностью.

Теперь Стивену приходилось опираться на мою руку при любом перемещении вне дома.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии