Я уезжала в Лондон в понедельник утром, проводила неделю в Уэстфилде, а в пятницу вечером снова вливалась в ряды пользователей общественного автотранспорта. Стремясь поскорее добраться в Кембридж, к Стивену, – а также успеть на вечерний курс лекций Николауса Певзнера[49] по архитектуре Возрождения, который мы посещали вдвоем, – я грызла ногти и нервно смотрела на часы в метрополитене, гадая, сколько еще поезд просидит в туннеле, в ужасе от того, что могу опоздать на поезд от Ливерпуль-стрит[50]. Впоследствии долгие годы мне снился страшный сон, в котором я застреваю в туннеле лондонской подземки.
В течение недели напряжение не ослабевало: переводы с английского на испанский и обратно, эссе и контрольные работы, которые следовало сдавать в срок и которые я должна была успевать делать по вечерам в будние дни. Выходные оказывались под завязку забиты походами в магазины, стиркой, уборкой и перепечаткой тех частей диссертации Стивена, которые он написал в течение недели своим неровным, практически неразборчивым почерком, а также набором других частей под его диктовку. Печатная машинка стояла на новом блестящем обеденном столе; больше на кухне не было никакой мебели. Мучения, пережитые на курсах стенографии перед поступлением в университет, сейчас приносили свои плоды. Скоропись оказалась умеренно полезной для конспектирования лекций, но именно навыки ненавистной машинописи были божьим даром, позволяющим зафиксировать на бумаге законы сотворения мира. Благодаря этому мы сэкономили весьма значительную сумму, которая ушла бы на гонорары машинистки. Первые отрывки диссертации, появившиеся в Корнелле, содержали массу уравнений, символов и коэффициентов, греческих букв, надстрочных и подстрочных цифр, а также конечные и бесконечные вселенные, сводившие меня с ума. Тем не менее, так как это была научная диссертация, ее объем был ограничен. Кроме того, я утешалась тем, что причастна к определению происхождения вселенной. Мне внушала священный ужас мысль о том, что все эти загадочные цифры, буквы и знаки содержат секрет темной глубокой бесконечности. Однако слишком длительные размышления о поэтической составляющей темы мешали работе, поскольку отвлекали внимание от всех этих точек и циферок над и под строкой, неправильное положение которых могло нарушить порядок созидания и повергнуть зарождающуюся вселенную в первичный хаос.
Честно говоря, я очень гордилась тем, что могу внести в диссертацию Стивена более существенный вклад, чем механическое перепечатывание.
Честно говоря, я очень гордилась тем, что могу внести в диссертацию более существенный вклад, чем механическое перепечатывание. Употребление Стивеном английского языка оставляло желать много лучшего. Его устная речь изобиловала сорными словами, такими как «в общем» и «то есть», да и в письменной форме он не проявлял должного уважения к английской стилистике. Являясь дочерью преданного слуги Ее Величества, я с малых лет была приучена использовать язык как точный инструмент, стараясь выражать свои мысли ясно и подробно. Здесь находилась та область, в которой я могла помочь Стивену преодолеть пропасть между искусством и наукой.
Также в выходные мы докупали необходимые предметы для дома и мебель, исследовали Кембридж и его окрестности и встречались с друзьями. Однажды мы провели целую субботу в магазине электротоваров, обсуждая, можем ли себе позволить потратить на покупку холодильника на пять фунтов больше, чем планировали. Учитывая то, что зарплата Стивена, как мы, наконец, выяснили, составляла тысячу сто фунтов в год, а за аренду дома и его содержание мы платили десять фунтов в неделю, то дополнительные пять фунтов составляли значительную сумму денег. В воскресенье, если удавалось успешно извлечь «Мини» из общего гаража колледжа Гонвиля и Каюса, мы ездили по Кембриджширу, посещая церкви и деревушки и попутно присматривая дом или участок земли, который могли бы купить. Иногда нам приходилось отказаться от экспедиции из-за того, что «Мини» так забаррикадировали стареющие «Бентли» и «Роверы», что он мог быть извлечен из своего угла только при помощи подъемного крана.