Быть Хокингом

К нашему негодованию, не по сезону холодный ветер враждебной реальности раздул одно из облаков до грозовой тучи, временно подмочившей наше приподнятое настроение. Ободренный успехом в комитете по научной работе, через две недели после утверждения его кандидатуры (что показалось нам в нашем нетерпении достаточным сроком) Стивен отправился на встречу с главным казначеем колледжа Гонвиля и Каюса (в Кембридже говорят: Гонвиль и Киз, что соответствует фамилии второго основателя колледжа, но пишут «Кай» из-за латинизирующего влияния эпохи Возрождения). Казначей холодно проинформировал новоиспеченного научного сотрудника, что тот займет свой пост лишь в октябре и в высшей степени преждевременно пытаться получить информацию шестью месяцами раньше. Что касается собственно запроса Стивена, ответ на который играл ключевую роль в наших планах, то казначей совершенно не был расположен к тому, чтобы предоставить информацию о размере заработной платы научных сотрудников. Для ровного счета он категорически заявил, что колледж более не берет на себя обязательств по предоставлению жилья научным сотрудникам. Пострадав от столь высокомерного обращения, мы имели возможность лишь строить догадки о том, каков будет доход Стивена, и оказались вынуждены искать жилье. Поскольку в Кембридже было достаточно много женатых научных сотрудников, мы предположили, что надежда у нас есть. Что касается крыши над головой, то мы отдали предпочтение квартире в строящемся доме возле рыночной площади, попросив агента внести нас в список на вселение.

Все получалось так, как мы задумали; нашу свадьбу можно было, как и предполагалось, назначить на середину июля.

Мы были настолько уверены в себе, так нетерпеливо рвались в будущее, что не позволяли столь приземленным проблемам надолго огорчать нас. На самом деле отношение казначея и ему подобных лишь подтверждало обоснованность нелюбви Стивена к напыщенным чиновникам старшего возраста, которую я теперь разделяла в полной мере. Мы прекрасно понимали, что в своем идеализме попираем здравый смысл, осторожность, условности и обыденность. Мы не могли позволить убогому мышлению чиновников помешать нашим великим замыслам или поколебать нашу убежденность. Борьба с подобными бюрократическими мельницами скоро стала нашей собственной версией восстания шестидесятых. Но нашей главной битвой оставалась битва с судьбой. Преследуя свою высокую цель, мы чувствовали за собой право высмеивать такие незначительные дорожные препятствия, как зазнавшиеся казначеи.

Когда человек борется с судьбой, действительно значимо лишь главное: жизнь, выживание и смерть. До сих пор силы судьбы либо дремали, либо были на нашей стороне. Несмотря на все препятствия, наше ближайшее будущее казалось столь же обеспеченным, как и будущее других наших сверстников, учитывая угрозу холодной войны в середине шестидесятых. Для Стивена женитьба влекла за собой необходимость заняться серьезной работой и показать, чего он стоит как физик. В своей неискушенности я полагала, что вера также сыграла свою роль в том, что мы смогли поставить себе цель и добиться ее. В каком-то смысле у нас со Стивеном была общая вера – экзистенциальная вера в правильность сделанного нами выбора, но для меня, как и для моей мамы и друзей, существовало и другое понимание веры – вера в Бога, который, как мне казалось, укрепил меня в моей решимости и придал мне мужества. С другой стороны, я знала о том, что Хокинги, несмотря на методистов в родне, провозглашали себя агностиками, если не атеистами, и находила их привычку глумиться над религиозными ценностями неприятной. Через два месяца после помолвки мы со Стивеном вместе встретили Рождество. После возвращения на Хилсайд-роуд, 14 с утренней службы, на которую Стивен ходил со мной и моими родителями, нас встретили с поднятыми в изумлении бровями и начали отпускать едкие комментарии. «Ну как, ты уже стал святым?» – тихо спросила у Стивена Филиппа саркастическим тоном, и я почувствовала волну необъяснимой враждебности по отношению ко мне. Он лишь рассмеялся в ответ, а его мать продолжила тему: «Да уж святее, чем ты; он ведь находится под влиянием добропорядочной женщины». Я не знала, как относиться к таким замечаниям: проигнорировать их было нелегко, так как от них за версту несло семейным заговором против меня, устроенным с целью поколебать мой оплот – веру, на которую я полагалась в предстоящем мне свершении. Этот цинизм я не могла разделить, в отличие от веселья по поводу выбора текста венчания. Я пришла в ужас, узнав, что в соответствии с Молитвенником 1662 года мне предстояло стать «как иные благочестивые и воздержанные матроны», и проголосовала за версию 1928 года, где эта уродливая фраза отсутствовала.