Быть Хокингом

В том ноябре в пятницу во второй половине дня мы со Стивеном встретились на Харли-стрит, где у его дяди, австралийца Рассела Коула, был стоматологический кабинет. Стивен шел, прихрамывая, раскачиваясь из стороны в сторону; для поездки на любое сколько-нибудь протяженное расстояние ему требовалось такси, ставшее дорогостоящей необходимостью. Примечателен был тот факт, что чем более шаткой становилась его походка, тем больше крепли и ожесточались убеждения. Мы решили посетить Собрание Уоллеса[31], находившееся в нескольких шагах от Харли-стрит; по пути он объявил, что вовсе не разделяет всеобщего преклонения перед героизмом убитого президента. По его мнению, поведение Кеннеди во время Кубинского ракетного кризиса иначе как безрассудным не назовешь; из-за него весь мир находился на грани атомной войны; угроза военного вмешательства исходила в первую очередь от Кеннеди, а не от русских. Более того, продолжал Стивен, со стороны Соединенных Штатов объявление победы было каламбуром, поскольку Кеннеди согласился вывести американские ракеты из Турции лишь для того, чтобы умилостивить Хрущева. Несмотря на энергозатраты, требуемые для столь яростного отстаивания собственных идей, и затруднения, связанные с передвижением, Стивен был неутомим; поэтому после Собрания Уоллеса мы спустились по Риджент-стрит в поисках ресторана. Мы переходили улицу, и посередине дороги, в тот момент, когда для автомобилей загорелся зеленый, Стивен споткнулся и упал. С помощью прохожего я помогла ему подняться, и после этого он опирался на мою руку. Наша вера в себя была подорвана; мы подозвали такси и поехали в Сэдлерс-Уэлс, на оперу «Летучий голландец». Впечатление оказалось мощное: мы были потрясены великолепием музыки и драматизмом легендарного сюжета. Голландец, обреченный скитаться по штормовым морским волнам, пока не найдет ту единственную, готовую пожертвовать собой ради любви к нему, предстал в диком затравленном образе и проклинал судьбу, раскачиваясь на подмостках бутафорского корабля. Сента, влюбленная в него девушка, была невинна и чиста. Тем не менее, как и большинство сопрано в операх Вагнера, она оказалась достаточно увесистой, чтобы твердо держаться на поверхности вращающейся части сцены. Я почувствовала, что Стивен идентифицирует себя с главным героем, и начала понимать причины его демонической манеры вождения автомобиля. Отцовская машина была для него способом выражения ярости в ответ на удар, нанесенный ему Судьбой. Он, как и «Голландец», скитался по мирским волнам в поисках спасения, демонстрируя поведение, которое иначе как безрассудным не назовешь.

После вечера в опере я почувствовала желание побольше узнать о состоянии здоровья Стивена. Я совершила несколько вылазок в Лондон в поисках старых знакомых, поступивших на медицинский факультет, и обивая пороги невыразительных офисов благотворительных учреждений, работающих с неврологическими заболеваниями. Каждый раз я возвращалась несолоно хлебавши. Возможно, незнание стало наименьшим из возможных зол. Да и была ли судьба менее благосклонна к Стивену, чем ко всем нам? Над миром нависала угроза атомной войны, и никто не мог быть уверен в том, что проживет положенные ему семьдесят лет.

В период зимнего бесцветного затишья между Рождеством и Новым годом я зашла к Стивену домой в Сент-Олбанс. Я застала его на пороге – он собирался в Лондон на очередную оперу вместе с отцом и сестрами. Однако его радость при виде меня была настолько неподдельной, что я без колебаний приняла его спонтанное приглашение сопровождать его и отца через неделю в такой же поездке – на этот раз нас ожидала опера Штрауса «Кавалер розы». Судя по всему, походы в оперу были традиционным времяпрепровождением в семье Стивена, тогда как я являлась неофитом и пока еще не составила определенного мнения об этой смешанной форме искусства. Сочетая в себе музыку и актерскую игру, опера вызывала сильное эмоциональное потрясение у зрителя; тем не менее потеря концентрации даже на секунду грозила выпадением из контекста до такой степени, что происходящее на сцене казалось абсурдным. В следующем семестре Стивен, судя по всему, обнаружил неисчерпаемый источник билетов в оперу: он то и дело приезжал в Лондон, чтобы отвести меня в Ковент-Гарден или Сэдлерс-Уэлс. Однажды я заикнулась о том, что с б'oльшим удовольствием сходила бы на балет (его я люблю с тех пор, как мне исполнилось четыре), но это предложение было отвергнуто с сокрушительным презрением. Я узнала, что балет – это бесполезная трата времени, музыка в нем тривиальна и не стоит того, чтобы ее слушали. Услышав такую отповедь, я не сказала Стивену о том, что при помощи студенческого профсоюза мне удалось достать билет на «Ромео и Джульетту» Чайковского с Фонтейн и Нуриевым. Мы с девочками сидели на дешевых местах, на заднем ряду амфитеатра Ковент-Гарден, высоко над бельэтажем, где обычно сидели Хокинги. Представление было божественным и оставило у меня лучшие воспоминания.