Быть драконом

— Ну да, — очнулся мой собеседник. — На захоронение Пашка наткнулся. На могилу. Там, значит, километрах в трёх от палатки поляна в тайге нарисовалась. Идеальный такой круг. Будто кто циркулем… Странное, доложу я вам, место. Тихо там. До жути. Трава пожухлая какая-то и всё вокруг костями и черепами звериными усыпано. Посреди холм. Небольшой. А на нём, значит, вот так вот, — он показал руками как, — рядком четыре здоровенных плоских камня. И понятно, что не селем занесло, что люди пристроили. Больно уж аккуратно уложены. Правда, мхом уже заросли, но всё одно понятно — что-то вроде могильных плит. Во-о-от… Пашка, как увидел, ноги в руки и за нами. Ребя, орёт, я захоронение древнее нашёл. Айда глянем, что да как.

— Он что, друг этот ваш, археолог? — поинтересовался я.

— Пашка-то? Да нет, почему. — Домбровский пожал плечами. — Экономист, вообще-то, по образованию. Финансово-экономический нархоза заканчивал. Просто ему любопытно стало. Да и нам всем, откровенно говоря, тоже. К тому же всё равно делать нечего было. И это ещё… — Он ткнул себя указательным пальцем в кадык. — Датые мы все были. Не так чтоб сильно, но ещё не отошли.

Я даже глазом не моргнул (датые, не датые — мне-то что?), спросил о существенном:

— Разрыли?

— Ну да, — вздохнул он. — Камни в сторону и начали. Там неглубоко оказалось. Яма метра полтора, не больше. В яме сруб из лиственницы. Брёвна откинули, а там короб из коры, что-то вроде саркофага. Внутри — скелет. Женщины.

— Как определили, что женщины?

— Волосы длинные.

— И что? У меня вот они тоже длинные.

— Там ещё украшения были. Явно бабские. Безделушки-висюльки всякие. Зеркало ещё, гребешок… И всё такое.

— Понятно. И что дальше?

— Да ничего. Посмотрели-посмотрели и вернули всё в исходное. От греха подальше. Засыпали и камни на место положили. Чтоб было, как было.

— Взяли что-нибудь из могилы? — как бы между прочим и не акцентируя спросил я.

— Нет!

Он ответил так поспешно и надрывно, что я без напряга понял — врёт. И врёт безбожно.

Прорывать его сознание Взглядом с целью напрямую покопаться в потаённых мыслях я не стал. С крайней Ночи Полёта прошёл почти год, Силы во мне осталось с гулькин нос, тратить его по пустякам не хотелось. Можно было бы, конечно, разрядить один из оставшихся амулетов, но пока не видел смысла. Амулеты — это на крайняк. До очередной трансформации при моей профессии могло случиться всякое.

— Нет, ничего мы не взяли, — повторил Домбровский и кинул на меня быстрый взгляд. Пытался понять, разгадал ли я его враньё или нет. Но на моём лице не дрогнул ни один мускул. Не человеку читать лицо дракона.

— И что потом случилось? — поинтересовался я.

— Потом? Потом ничего. Вечером прилетел вертолёт.

— Долетели как?

— Нормально.

— Так в чём проблема?

Помотав головой, будто не веря в то, что сейчас скажет, он тихо произнес:

— Четырнадцатого умер Паша Тарасов.

— Та-а-ак, — протянул я и, заметив, как помрачнело лицо клиента, полез в заветный шкафчик. Выудил оттуда початую бутыль вискаря, а следом два стакана и плеснул в оба на три пальца.

Клиент без слов схватил протянутую дозу и выпил залпом. Я же, смакуя, разделил свою порцию на несколько глотков, дождался, когда вырастет в груди жирный тёплый осьминог, только после этого спросил:

— Как он умер?

— В первый день после отпуска нашли мёртвым в офисе, — с неподдельной печалью в голосе ответил Домбровский и, пристроив опустевший стакан на столе между канделябром и шпагой, добавил: — Как сидел за компьютером, так и умер. Врачи сказали, обширный инфаркт.

— Бывает, — сочувственно сказал я.

И тут он заорал:

— Нет, не бывает! — Врезал кулаком по столу и, вскочив, возбужденно затараторил: — Мужику тридцать два… было. Здоровый был. Как бык. Морда — кровь с молоком. И никогда на сердце не жаловался. Никогда. И вдруг такое!

— Леонид Петрович, и всё же… — попытался вставить я.

Но он не дал договорить, рубанул:

— А вчера не стало Лёшки Пущина.

И плюхнулся в кресло.

«Мать моя, Змея, — подумал я. — А дело, кажется, не пустышка». Разлил по второму разу и, передав через стол стакан, задал вопрос, который напрашивался сам собой:

— Тоже инфаркт?

Он выпил, занюхал тыльной стороной ладони и на выхлопе ответил:

— Нет, погиб. Разбился на одиннадцатом километре Озёрного тракта. Возвращался вечером в город, слетел какого-то дьявола с дороги, перемахнул через кювет и в дерево. Говорят, на спидометре сто двадцать было. Без шансов, в общем.

— Уголовное дело возбуждали?

— Менты сказали, оснований нет. Сам, дескать, виноват. Не справился с управлением и всё такое. — Домбровский горько усмехнулся. — Это Лёшка-то не справился?! Водила от Бога.

— Свидетели есть? — продолжил я расспрос.

Домбровский пожал плечами:

— Может, и есть. Только никто не искал.

— А экспертизу тачки проводили?

— Зачем?

— Мало ли. Может, неисправность какая.

— Это у Лёшки-то неисправность?! Да вы что! Знаете, как он за своей машиной следил? Не всякая мамаша за своим ребёнком так следит.

— Кто-нибудь и подстроить мог. Чик по шлангу тормозному, и вся недолга.