Былинка в поле

И обрушится враг

Черной тучей на нас...

Загремел снаружи замок, Бекназаров побледнел, по глаза его загорелись жарче. Он провел ладонями сверху вниз по бороде, зажмурившись, сказал своим спокойно:

- Если меня поведут на расстрел, я вам крикну. - И устремил взгляд на открывавшуюся дверь.

Уганов оглядел всех щурко:

- Бекназаров, айда за мной.

Бекназаров сделал порывистое движение, но тут же, нахмурясь, медленно поднялся, запахнул халат, повязал платком высокий и тонкий стан, надвинул на брови папаху и, поклонившись товарищам, легко ступая на носки, пошел к дверям. У порога он остановился, еще раз оглянулся, напрягая мускулы могучей шеи.

Бекназаров долго не давал связать руки, а его нарочно разжигали в борьбе, и, когда грудь заходила мехами, а сердце билось так, что плотно облегавшая, взмокшая от пота рубашка не скрывала мелкую дрожь грудных мышц.

Уганов сунул ему в рот тряпку. Бекназаров упал. Наорав носом полную грудь воздуха, он надулся изо всех сил и замычал. Из ноздрей хлынула кровь, глаза вылезли пз орбит.

Этот тревожный нечеловеческий мык услыхали в подвале его товарищи. Подперли дверь "ломом. Старик снял с керосиновой лампы стеклянный пузырь, разбил аккуратно и каждому дал по осколку. Тюрки начали молиться и резать себе лицо и грудь. Они все больше возбуждались, ьсе глубже наносили раны, и молитва их звучала громче ц ожесточеннее.

Всю ночь они молились, истязая себя. Залитые кровью, измученные лица их напугали даже Уганова, пробившегося через баррикады в подвал с двумя стрелками и Власом.

- Что вы хотите доказать своим шахсей-вахсеем? Разжалобить? А вы думали о жалости, когда убивали красных аскеров? Лучше отдайте себя в руки справедливого суда, - быстро и зло говорил он.

Старик сказал, что они на все вопросы будут отвечать, если им дадут возможность повидаться с аксакалом. А без этого они не пойдут отсюда, и пусть их убивают тут. И они взяли по кирпичу в каждую руку.

- Аксакал ждет вас наверху. Идите по одному, - сказал Уганов со сдержанной улыбкой.

Во дворе у глинобитного дувана им заломплп руки, связали, посадили на двугорбых верблюдов.

Уганов повел сотню на запад, громя мелкие отряды белых, казня офицеров, забирая с собой рядовых. Но, переправляясь вброд на европейский берег Урала, сотня попала под огонь неприятеля - едва спасся каждый четвертый.

...Кормились маханом, лузгой. Жестокий сыпняк косил наповал. Хлестанула песчаная со снегом буря, в сухой камыш загнала косяк чьих-то лошадей и стадо сайгаков.

Угановцы рыли ямы, вшивыми кошмами заслонялись от стужи. В клочья рвало дым, пахнувший паленой шерстью.

Медленно разгоралась в холодной желтизне заря. Влас откинул войлок, зябко стуча зубами. Уганова нашел на арбе с поломанным колесом - дрог под белым войлочным потником, перекатывая голову по седлу, искусанными в кровь губами просил пить. Беззаботным ягненком свернулась рядом с бритой головой курчавая в седом инее папаха.

Влас наскреб с наклесок снегу, положил в полуоткрытый рот Уганова. Опамятовался тот, сел. По-детски потер глаза кулаками, слез с арбы, качнувшись. Еще с вечера припасенные кони ждали в камышах. Только смутно было на душе Власа оттого, что вдвоем с командиром спасались, оставляя измаянных хворью товарищей.

Весь день, где наметом, где иноходью, текли к Чпжинскому болоту, лишь на час остановились покормить коней.

Не принимала душа Уганова поджаренную конину - мутпла вконец ослабевшего тошнота. Воспаленные, с желтым блеском в сузившихся прорезях глаза смыкались.

По воротнику шинели ползали вши. Влас уравнял коней, поддерживая в седле Угапова, квело валившегося навзничь. Он был тонок и легок, как отрок, его командир и учитель. А когда пришел в себя, вытащил из-за голенища широких сапог документы: извещение родным о смерти красноармейца Власа Чубарова, подписанное еще летом.

Подавая Власу удостоверение личности красноармейца Василия Калганова, сказал:

- Давно заготовил. Много их тогда, помнишь, на Чагапе порубили. Будь Калгановым, а я - Халыловьш буду.

Пока поживем под чужими именами, а там видно будет.

Помирать раньше времени грех.

С утра выслеживали их конные - сторожко мелькали из-за холмов островерхие лисьи шапки.

- Митрнй Иннокентьевич, недобрые крадутся за нами. Я буду отстреливаться или затягивать переговоры с ними, а вы скачите ложбиной...

- Нет, Власушка, умирать будем вместе. В тебе моя вера и надежда.

- Служил я вам всей душой, и вы должны исполнить мой наказ: вырывайтесь на волю. Дозволит бог повидать моих родных, поклонитесь пм от меня. - Влас уже не слышал своего голоса из-за шума в налитой жаром голове.

Положил он смышленого коня, залег за ним с винтовкой. Оглянувшись в последний раз, увидел, как прочертила голубую стынь серая папаха Уганова, как вызменлся над пей кинутый погоней аркан. Но-резвый текинец вынес Уганова на простор, стремительно растягивая расстояние между ним и джигитами...