Быль о Черном Коте-Певуне

– Какая же ты бесстыжая, Первуна! – оборотень харизматично фамильярничал, словно общался с подругой, имитируя кошачью позу, когда задние лапы раскинуты в стороны, а передние выставлены перед ними. На морде его заметна была улыбка, а сам он облучал добротой, его голос всё также был в разы приятнее на контрасте. – Лет сто тому назад Первуша была человеком, красой, за которой весь хутор бегал! И женой она сталась местного рыбака. Богатый, зараза, был, на своей лодочке гонял по Оке, рыбой промышлял, что стал востребованным и желанным гостем и в Новограде и в Гордаре, и в Киеве о нём знавали! Сколько градов на пути было, столько и жён было и детей от них. А бедная Первуна сидела в избе, скучала, хоть и под окном молодцев рать стояла, а она всё сидит себе, ждёт суженого своего, кой уже как год позабыл о своей Первуне. Но весть пришла от Новоградских богатырей, мол рыбачек её-то совсем не любит более жену свою, что жён у него по всей Руси пруд пруди, и что плыть он не хочет более домой, где его Первуна милая, Первуна ласковая ждёт. Не было нужды у него ни в красе хуторской, ни в рыбе родимой. Зла была вдова соломенная, долго держала в себе обиду красна дева. Но не только на суженного своего обиду таила, но и на себя и более на себя, ведь прознала она, что дурой верной сталась, и пошла в глубокий лес одна с охапкой вички на плече и на этой вичке и повесилась у ствола мудрого дуба и висят её остатки по сей день, ведь не было того, кто осмелился так далеко в чащу тёмную зайти: там смеродй пахнет, смердой злостной всякой, но чует смерда, когда нет желания у души чистой жить и радоваться, вот и ни одна смерда не тронула красу и завела её в сердце злого леса. И путь из стеклянных слёз её ведёт к тому дубу, где тело её висит. Не упокоилась душенька красной девицы, вот и приходит она к тем, кто жён своих не любит…

– Зачем?! Зачем ты поведал им?! – злилась навья, рождая глазами стеклянные слёзы, что падали и бились оземь, но и с места не тронулась, а лишь висела в воздухе, а лошадки затопали копытами и ещё больше испускали туман чёрный.

– Вот! – Кот показал на стеклянные слёзы, что горкой уже собрались на травушке. – Вот такие слёзы ведут к её телу… Их и продать можно… Мр-р-р… – оборотень глазел на побрякушки с характерным аппетитом.

– Чего желаешь, окаянный? – очнулся Живорот. – Неохота мне душеньку свою навье отдавать!

– Братка! – встрепенулся Тимоха. – Он людоед!

Но не успел Живорот отреагировать на столь удручающий факт, как оборотень в секунду оказался напротив него чуть ли не впритык, что мужик учуял запах сырой рыбы изо рта окаянного.

– Подряд! – радостно замурчал тот.

– Какой ещё подряд? – не двигаясь, но, чуть откинув голову, со страхом спросил старый.

– Такой подряд! – кот схватил мощную руку мужика и когтем другой руки царапнул вдоль предплечья, что кровушка поструилась. – Духовно-кровный подряд!

– Живорот! Отдай мне душу и станешь героем! – послышалось от застывшей в воздухе навьи.

– Молчать, женщина! – крикнул горделиво Кот. – Ты на время дашь мне свою душеньку, а как закопаю её тело, так верну обратно!

– Это ж что получается-то – одна душу просит и другой душу просит… Нет мне спасения, братец! – заёрзал мужчина словно ребёнок, слезая с пня грузно приземляясь на задницу.

– Бешеной собаке семь верст не крюк… – промолвил Тимоха.

– Да не переживай ты так! – оборотень пылал духом и был благостно настроен, что эта сила пестрела от каждого его слова. – Буду танцевать от печки: найду тело, закопаю и во славу Велеса будешь спать спокойно!

– А душа моя на кой чёрт?

– А затем, что выбрала навья тебя, а проклятье не снять без приглянувшейся души, – развёл руками Кот. – Коль не желаешь душу давать, то ступай сам, с молодцами своими, а я вашего медведя с радостью доем.

– А коль ты в лес пойдёшь, да не воротишься, тогда чего?

– А коль подряд не выполню, то станешь ты Котом, как я, а я помру в лесу гнусно! – заметив, как Живорот смутился, он продолжил: – Да не переживай ты так! Будешь жить сколько пожелаешь, лекари не понадобятся тебе – живительная сила затягивает раны на глазах! С лесу волочить по пять медведей и по десять оленей сможешь. Можешь даже к Астафьи ходить и любить, сколько захочешь – ни одна навья за тобой не придёт, коль душа не совсем чиста твоя будет!