Вульф говорит, что Пушкин знал женщин, как никто, и женщина не могла отказать ему в своих ласках. У Алексея Вульфа, как и у Пушкина, было много романов со своими Тригорскими кузинами – причем он не доводил их до конца, но также не довольствовался и романтическими отношениями. Система его заключалась в том, чтобы «незаметно от платонической идеальности переходить к эпикурейской вещественности, оставляя при этом девушку добродетельной, как говорят обыкновенно». Вульф старательно следует советам Пушкина, которые заключались в том, что следует «постепенно развращать женщину, врать ей, раздражать ее чувственность». Вот как он описывает отношения свои с Лизой Полторацкой, своей кузиной, сестрой А. П. Керн: «Я провел ее постепенно через все наслаждения чувственности, которые только представлялись роскошному воображению, однако не касаясь девственности. Это было в моей власти, и надобно было всю холодность моего рассудка, чтобы в пылу восторгов не перейти границу, ибо она сама, кажется, желала быть совершенно моею и, вопреки моим уверениям, считала себя такою».
Подобные отношения у Вульфа были и со своей сводной сестрой Александрой Осиповой. Между прочим, такая практика сексуальных контактов была вызвана определенными моральными нормами русского дворянства той эпохи. Девушка должна была строго блюсти девственность до замужества, зато в браке, она могла иметь связи на стороне. (Кстати, в крестьянской среде было все наоборот – девка могла свободно гулять до замужества, но уж потом верность мужу считалась нерушимым законом). Именно такую практику пытался применить с Тригорскими девственницами вечно сексуально озабоченный Пушкин.
Осень 1824 года за внимание Тригорских барышень соперничали Пушкин, Алексей Вульф и Левушка, брат поэта. Все трое были молоды и полны энергией. Все трое любовались молоденькой, изящной, симпатичной и смешливой «Зизи» – так называли младшую дочь Прасковьи Александровны – Евпраксию Николаевну Вульф. Кокетничала она и со Львом, и с Александром, хохотала до упаду, забавно изображая из себя «хозяйку пиров», разливая по чашам серебряным ковшиком сваренную ею жженку. Вскоре после отъезда Льва Сергеевича из Михайловского, осенью 1824 года Пушкин писал ему шутливо: «Кстати о талии: на днях я мерился поясом с Евпраксией, и тальи наши нашлись одинаковыми. Следует из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила».
Осенью 1824 года поэт приглашает А. Вульфа, уехавшего в Дерпт, приехать на каникулы вместе с поэтом Языковом. Языков приехал и веселые «пирушки» вновь возобновились, непременным участником которых по-прежнему была «Зизи». В V главе «Онегина», написанной в 1826 году, есть строки:
В этих строчках запечатлены и шумные пикники, и пьяные пирушки, и легкое увлечение молоденькой девушкой, которое впоследствии стало более интимным. Атмосфера «минутной влюбленности» была характерна для Тригорского той поры, наполненного барышнями, живущими беззаботной жизнью поместья средней руки. Всем известно, что нравы, быт и характеры обитателей Тригорского нашли отражение в романе Пушкина «Евгений Онегин». «Сами Тригорские барышни, – пишет Анненков, – считали себя прототипами героинь “Онегина”… Причем образ печальной Татьяны отождествлялся с Анной Николаевной, а бойкая и веселая Ольга – это Зизи, всеобщая любимица». Поначалу взор поэта обратился было на 15-летнюю Евпраксию Вульф (Зизи), но брачные разговоры несколько охладили его пыл. Она была почти на десять лет моложе Пушкина. Скорее всего, это было легкое увлечение, небольшой флирт, чуть возбуждающий, но вполне невинный. Избалованная ухаживаниями, она позволяла себе капризничать, рвала стихи, которые ей писали оба поэта. Пушкин сообщал брату: «Евпраксия дуется и очень мила», – а самой ей писал: