Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Постоянно бывает Пушкин в доме у Воронцовых (она и муж ее принимают гостей каждый у себя), ежедневно обедает у них. Образ ее преследует его, и Пушкин хочет удержать ее черты и в памяти своей, и на бумаге. Лицо, голова, профили, плечи с ожерельем на шее… обаяние ее женственности. По интонации его стихов («Онегинские» строфы) можно предположить, что это первое выражение новой влюбленности, и оно связано с той женщиной, портрет которой так настойчиво рисует вслед за двустишием:

Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей.

Позже поэт включит его в стихотворение «Признание», посвященное А. И. Осиповой, но пока оно отражает его теперешнее состояние души. Амалия Ризнич была на сносях, Собаньская охладела к поэту. Пушкин лихорадочно искал новое увлечение, и новая страсть постепенно охватывала его. А пока, для удовлетворения своих сексуальных потребностей Пушкин продолжает вести такой же беспечный и несколько аморальный образ жизни, подобный его Петербургскому времяпрепровождению. «У нас холодно и грязно, – сообщает он Ф. Ф. Вигелю в ноябре 1823 года, – обедаем славно. Я пью, как Лот Содомский, и жалею, что имею с собою ни одной дочки. Недавно выдался нам молодой денек – я был президентом попойки; все перепились и потом поехали по б****».

И все же светская жизнь продолжала тянуть поэта. Зимой 1823-24 года Пушкин продолжал искать встречи с Елизаветой Ксаверьевной. 12 декабря у Воронцовых – большой бал, 25 декабря – большой обед, 31 декабря – маскарад, 6 января – маскарад у Ланжеронов. 13 января – благотворительный маскарад в театре, устроенный Воронцовой и Ольгой Нарышкиной. 12 февраля – второй маскарад у Воронцовых. Пушкин бывает, вероятно, на всех этих вечерах. Сердце поэта колеблется между тремя красавицами. С кем из них можно продолжить любовную игру? Пушкин все более влюбляется в Воронцову и, если верить его стихам, тогда же достиг взаимности, не порвав в то же время с Амалией Ризнич.

Психологически поэт снова решает задачу противоречия «чувственности» и «чувствительности». Его тянет к Воронцовой, но она может напомнить ему «инцестуальный» образ и тогда «психическая» импотенция вновь принесет телесные и душевные страдания. Пушкину надо унизить объект своей нарождающейся страсти. Что он делает? Пишет письмо своим кишиневским приятельницам (письмо к Майгин), в котором обещает «нарисовать m-m Vor… в 36 позах Аретина». Воронцова унижена, и теперь она становится сексуально привлекательной для поэта. И это не должно удивлять нас. Пушкин всегда был таков. «Он как бы принуждал себя к цинической усмешке, – отмечал П. К. Губер, – немедленно вслед за минутами чистейшего лирического воодушевления».

После тяжелых родов Амалия Ризнич находилась в болезненном состоянии, и Пушкин, не получая сексуального удовлетворения, через какое-то время перестал надоедать ей своей ревностью и своими страданиями. Произошел разрыв между ними, который вылился в грустные поэтические строки:

Все кончено: меж нами связи нет.
В последний раз обняв твои колени,
Произносил я горестные пени.
Все кончено, – я слышу твой ответ.
Обманывать себя не стану <вновь>,
Тебя тоской преследовать не буду,
Прошедшее, быть может, позабуду —
Не для меня сотворена любовь.
Ты молода: душа твоя прекрасна.
И многими любима будешь ты.

Это стихотворение написано в начале февраля, а 8 февраля Пушкин ужинает у Воронцовой. Это событие знаменовало какой-то этап отношений Пушкина с нею. Сердце поэта забилось. На другой день после второго маскарада у Воронцовых приехал в Одессу кишиневский приятель Пушкина Липранди, редко туда наезжавший, на этот раз вместе с другим кишиневским другом Пушкина, напарником по любовным похождениям, Н. С. Алексеевым. «В час мы нашли Пушкина еще в кровати, – вспоминал Липранди, – с поджатыми по обыкновению ногами и что-то пишущим. Он был очень не в духе от бывшего маскарада…» Пушкин находился в депрессии – все волновало и печалило его – и холодный, презрительный тон Воронцова с ним, и разрыв с болеющей Ризнич, и непонятное, полулюбовное, полупрохладное отношение к нему графини. Трудно на глазах всего одесского общества встречаться с супругой наместника края. Поэт искал более интимных встреч, и это ему, по видимому, удавалось – муж нередко отлучался из Одессы по служебным делам.

Однако из Киева вернулся Александр Раевский (12 февраля). Влюбленный в Елизавету Ксаверьевну, он свободно входил в ее дом в качестве родственника – «демон» Пушкина приходился Воронцовой троюродным племянником.