Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Новый взрыв гнева поэта почувствовали его близкие друзья. Снова вмешивается Жуковский и просит государя повлиять на поэта. На аудиенции, которая состоялась 23 ноября, царь берет с Пушкина обещание: не драться ни под каким предлогом, но если история с Дантесом возобновится, обратиться к нему. Даже Николай I не ожидал от поэта такой жгучей ревности, неугомонности во мщении и непримиримости к врагам. Так как аудиенция закончилась благополучно, надо думать, что Николай I проявил определенную гибкость в этом разговоре. В тот момент, когда Пушкин был готов на все, повеление императора не могло бы его остановить. Должно было быть сказано что-то такое, что как-то разрядило бы напряженность. По-видимому, царь заверил Пушкина, что репутация Натальи Николаевны безупречна в его глазах и в мнении общества и, следовательно, никакого серьезного повода для вызова не существует. Это, кстати, император мог сказать с полной убежденностью, так как и после дуэли писал брату, что жена поэта была во всем совершенно невинна. Если нечто подобное было сказано 23 ноября, то это было для Пушкина очень важно.

Дантес к этому времени заболел и не мог появляться в салонах. Все как будто успокоилось. Успокоился и Пушкин. В декабре 1836 года он пишет отцу: «Моя свояченица Катерина выходит замуж за барона Геккерена, племянника и приемного сына посланника голландского короля. Это очень красивый и славный малый, весьма в моде, богатый, и на четыре года моложе своей невесты. Приготовление приданого очень занимает и забавляет мою жену и ее сестер, меня же приводит в ярость, потому что мой дом имеет вид магазина мод и белья». Тон письма довольно спокойный. Трудно сопоставить его с теми резкими высказываниями, которые позволил себе Пушкин в письме к Геккерну-отцу. Видно, на самом деле поэт не испытывал особенной ненависти к Дантесу, понимая, что красавец-кавалергард не виноват в том, что нравится женщинам и что в него влюбляются многие, в том числе его жена и ее сестра.

Такие минуты успокоения и понимания реальности были редки. Посещение светских салонов с их постоянным шумом, сплетнями, флиртом, танцами, карточными играми влекло поэта. А там вновь он слышал пересуды о своей семейной жизни, о великой страсти Дантеса, о его романтическом поведении. «Недогадливые друзья» не только поддерживали Наталию Николаевну, но и осуждали Пушкина. А. И. Тургенев 19 декабря написал в дневнике: «Вечер у кн. Мещерский (Карамзиной). О Пушкине: все нападают на него за жену, я заступался».

Вяземские и Карамзины никак не могли понять, что Пушкина следовало оберегать от встреч с Дантесом. А твердое решение поэта не иметь никакого дела с домом Геккернов они считали нелепостью. Но самое худшее заключалось в том, что они вольно или невольно как бы поощряли Натали бороться с мужем за свободу поведения и таким образом разрушали пошатнувшееся согласие супругов. Например, Софи Карамзина поучала Наталию Николаевну настаивать на отмене строгих требований Пушкина к поведению жены, а впоследствии она же не простит ей «того легкомыслия, той непоследовательности, которые позволили ей поставить на карту прекрасную жизнь Пушкина».

К сожалению, нельзя выйти сухим из воды. Поэт на своей «шкуре» пожинал плоды светских сплетен, в которых он так же в свое время принимал участие. В письмах жене и друзьям он постоянно сообщает любовные новости:

«Красавец Безобразов, – сообщает он жене, – кружит здешние головки, причесанные а ля Нинон здешними парикмахерами. Князь Урусов влюблен в Машу Вяземскую (не говори отцу, станет беспокоиться). Другой Урусов женится на Бороздиной-соловейке».

А вот пример типичной светской сплетни: «Поэт Хомяков женится на Языковой, сестре поэта. Богатый жених, богатая невеста. Какие тебе московские сплетни передать? Что-то их много, да не вспомню. Что Москва говорит о Петербурге, так это умора. Например: есть у вас некто Савельев, кавалергард, прекрасный молодой человек, влюблен в Идалию Полетику и дал пощечину Гринвальду. Савельев на днях будет расстрелян. Вообрази, как жалка Идалия!»

В 1834 году Пушкин сообщал жене: «Скоро по городу разнесутся толки с семейных ссорах Безобразова с молодою женою. Он ревнив до безумия. Дело доходило не раз до драки и до ножа…»

Как не вспомнить, что о поэте так же распускали подобные слухи. Чтобы избавиться от светской молвы, Пушкину надо было увести Натали в деревню (на что и рассчитывал Геккерн-отец, отсылая анонимные письма). Такая мысль зрела у поэта давно, еще в начале 1836 года. А. П. Керн, зайдя как-то к родителям Пушкина, встретила его там с женой, которая рассказывала больной свекрови о своих светских приключениях. «Это последние шутки Наталии Николаевны, – сказал Пушкин. – Отсылаю ее в дервню».