Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Для берегов отчизны дальней
Ты покидала край чужой;
В час незабвенный, в час печальный
Я долго плакал пред тобой.
Мои хладеющие руки
Тебя старались удержать;
Томленье страшное разлуки
Мой стон молил не прерывать.
Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала.
Ты говорила: «В день свиданья
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим».
Но там, увы, где неба своды
Синеют в блеске голубом,
Где под скалами дремлют воды,
Заснула ты последним сном.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой —
А с ними поцелуй свиданья…
Но жду его; он за тобой…

Снова и снова возникает в воображении поэта «образ незабвенный», который соединил в себе множество предыдущих объектов его страстных чувств. Пушкин прощается с любимой женщиной нежными и печальными строками:

В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать.
Бегут, меняясь, наши лета,
Меняя все, меняя нас,
Уж ты для своего поэта
Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас.
Прими же, дальняя подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Пред заточением его.

И наконец, наступает пик этих тяжких, так неожиданно проснувшихся воспоминаний. Пушкин уже не может справляться с ними. Чтобы успокоить свой возбужденный разум и противоречивые чувства, поэт яростно заклинает:

Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальняя звезда,
Как легкий звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне все равно: сюда, сюда!

В своих стихах, написанных в канун свадьбы, Пушкин как бы пережил свое прошлое, вспомнив прекрасных женщин, встретившихся ему на пути его поисков наивысшего сексуального удовлетворения Будущее казалось ему неопределенным, осуществление мечтаний – нереальным. Но в том же Болдине поэт завершает VIII главу «Онегина», где повествуется о нравственном возрождении героя через любовь к Татьяне Лариной, уже ставшей замужней светской дамой. Как отмечал Г. Макогоненко: «Любовь Онегина как нужда в другом человеке была им выстрадана, оттого-то и оказалось возможным ее внутреннее сближение с любовью Пушкина».

Вернувшись в Москву, Пушкин настаивал на скорейшем венчании. Но суетная Наталия Ивановна напрямик объявила ему, что у нее нет денег. Денег и вправду не было. Свадьба оказалась на волоске. Пушкин хотел вообще отказаться от женитьбы и уехать в Польшу, драться с восставшими поляками. Он жаждал смерти, и постоянно твердил, что ему придется погибнуть на поединке, как предсказала гадалка, от руки белого человека. Однако поэт выстоял в этой психологической борьбе. Он заложил небольшое имение Кистеневка, получив 38000 рублей на наряды жене и на послесвадебное обзаведение.

17 февраля он устроил прощальную холостяцкую пьянку, а на следующий день, 18 февраля в церкви Старого Вознесения, что у Никитских ворот, произошло венчание Пушкина и Натальи Гончаровой. Молодые, казалось, были счастливы, однако «во время обряда Пушкин, задев нечаянно за аналой, уронил крест; говорят, при обмене колец, одно из них упало на пол… Поэт изменился а лице и шепнул кому-то: это плохие знаки!.» Но после свадьбы он был весел, радостен, смеялся, был любезен с друзьями. Началась совместная супружеская жизнь. Поэт был счастлив, вводя в дом молодую жену – красавицу, воплощение его «чувствительного» идеала, который наконец-то совместился с его идеалом «чувственным», эротическим.

3