Бурундуков, Мамедов и др.

Уж сколько раз твердили миру:
Люблю грозу в начале мая.
Как мимолётное виденье,
Белеет парус одинокий…

Она стояла у памятника и по сравнению с ним казалась такой маленькой, в обволакивающем фигуру светло-синем плаще, с ярко-красным зонтом и белыми, как снег, волосами. А ещё меня удивили её глаза – огромные, тёмные, словно созревшие сливы, и грустные, как у человека, потерявшего кошелёк с пенсией по инвалидности.

– Это Вы? – спросила она.

Поскольку рядом больше никого не было, не считая каменного изваяния, пришлось сознаться, что это я, и подарить ей цветы. Она была такой красивой, лучше, чем девушка на фотографии, что я побоялся ей не понравиться. И хотя к встрече готовился, штудируя справочник по этикету, забыл, как себя вести.

– Зайдём в какое-нибудь кафе? – спросила она, что мы и сделали через десять минут, хотя мне не хотелось: так хорошо было мокнуть рядом с красивой женщиной под ярко-красным зонтом.

– Возьмите, пожалуйста, мороженое, салат и немного вина, – как замечательно всё она знает, а то отсутствие официанта справочник не предусмотрел и я уже был готов сорвать со стены и предложить ей для чтения дощечку, где пишут, сколько стоит покушать.

Вначале мы перешли на «ты», потом ели мороженое, пили вино, а я не мог отвести глаз от белизны волос, уложенных в короткую причёску, и рассказывал по её просьбе о себе. Рассказал, что мама и папа пили водку, курили, поэтому и сгорели вместе с квартирой. Что любил бабушку, что пенсии, страховки и зарплаты мне хватает. Что посуду мыть не люблю, поэтому стараюсь не пачкать, а старую просто выбрасываю и покупаю новую. Что терпеть не могу несвежие воротнички, поэтому умею стирать. Что… да мало ли чего можно рассказать о себе! И я даже чуть приврал насчёт своего возраста, чтобы не портить статистику, сказав, что тридцать мне ещё не исполнилось.

А она сказала, что была два раза замужем, но ей не повезло. Первый муж умер от какой-то новой болезни, про которую я никогда не слышал, называется «афган», а второй часто её бил, на что я заметил, что с его стороны это было просто глупо. Она засмеялась, обнажив маленькие ровные зубки.

Всё шло хорошо, пока между зубками не появилась сигарета. Я сказал, что если курить, то можно сгореть, как мои родители. Тогда она, нахмурившись, сказала, что вообще-то я ей нравлюсь, но, чтобы точно быть уверенной, надо провести тест на совместимость. Я что-то читал об этом, поэтому сразу же согласился.

– Я буду быстро называть слова, – объяснила она, – а ты говори противоположные по значению. Готов? Начали?

Я подобрался, привёл мысли в порядок, представил себя вновь в школе, на выпускном экзамене, и приготовился сражаться за право быть избранным. Те экзамены я сдал. И неправда, когда говорят, будто я придурок. Я просто понимаю всё слишком буквально.

– Холодный.

– Горячий.

– Белый.

– Чёрный.

– Стоять.

– Сидеть.

– Тонкий.

– Толстый.

– Хорошо!

– Плохо.

– Закончили!

– Начали.

Она вновь нахмурилась; возможно, я её чем-то расстроил, поэтому стиснул зубы, призывая на помощь всё своё мужество и эрудицию, – я просто должен сдать экзамен! Иначе эти волосы, эти глаза, этот красный зонт, цветы на столе – напрасно…

– Хватит. Кончай комедию ломать!

– Недостаточно. Начинай трагедию делать.

– Слушай, ты специально, да?

– Заткни уши, я нарочно, нет, – меня не поймаешь на запутанных фразах.

Она втиснула голову в ладошки, склонившись над столом, возможно, тоже собиралась с мыслями. Это же не просто тест, а на совместимость! На всю жизнь! На проверку слуха уговора не было, но она, применив новую тактику, прошептала еле слышно:

– Боже! И какой был смысл…

– Дьявол! Никакой ерунды не было.

– Чтобы я ещё когда-нибудь согласилась пойти к этой женщине…

– Ты всегда отказывалась лежать с тем мужчиной.

– Идиот!

– Умница.

– Тебя мама в детстве не роняла? – похоже, задания всё усложнялись.

– Меня папа в старости поднимал.

– Проклятие Господне! Наказанье!

– Чёртово прощение. Поощрение.

– Ты глухой? Говорю, не юродствуй!

– Я всё слышу. Молча молись.

– Ты на самом деле душевнобольной или я тебе не нравлюсь?

– Я понарошку физически здоровый, ты мне нравишься.

– Пошёл вон!

– Вернись.

Я видел: мной недовольны. Но почему? Я же стараюсь! Похоже, всё безнадёжно, потому что с каждой фразой она старела, сжималась, горбилась, словно её ударили, и вдруг… воспрянула и проговорила чётко каждую букву:

– Я т-е-б-е н-е н-р-а-в-л-ю-с-ь!

– Т-ы м-н-е н-р-а-в-и-ш-ь-с-я, – повторил я.

Что-то промелькнуло в сливах-глазах, может быть, блик лампочки или вино просочилось в кровь бодрящим нектаром, но этот блеск оживил, воскресил увядающие лепестки вчерашних цветов.

– Я дура, – скороговоркой произнесла она.

– Ты умная, – согласился я.

– Уродина!

– Красавица.

– Грубая!

– Нежная.

– Тяжелее воздуха!

– Воздушная, – я замер, украдкой покосился, уверенный, что засыпался, ответил неправильно. Но девушка светилась. И белое каре волос с тёмным и алым придавали лицу ангельский, именно воздушный оттенок.

– Хитрая!

– Честная.

– Страшная!

– Прекрасная.

– Громоздкая!

– Миниатюрная.