Бурный поток

   В средине августа, в тот промежуточный момент, когда осенний бойкий сезон еще не начался и публика переезжает с дач, собрался подготовленный, Нилушкой и Богомоловым "сезд соревнователей". Для заседаний этого "сезда" Теплоухон предложил свой дом, потому что он сам еще оставался на даче и дом стоял совсем пустой.   Покатилов тоже был приглашен присутствовать на заседаниях в качестве представителя прессы, вместе с вездесущим котлецовским корреспондентом Бегичевым; этого последняго в видах полнаго безпристрастия извещений о работах сезда настоял пригласить Богомолов. Сюда же попали какия-то никому неизвестныя, сомнительныя личности, в роде проживавших у Квасовой "королей в изгнании"; даже один такой "король" был налицо -- это ex-заводчик Радлов.   -- Ничего, порядочная окрошка,-- говорил Покатилову Чвоков, оглядывая собравшихся дельцов.-- И народец только!.. Еще старики туда-сюда, ну, крепостники и только, а вот эта новая-то партия... А ведь это представители национальных богатств.   Первое заседание открылось очень эффектною и трескучею речью Чвокова, который обяснил собравшимся "специалистам" с некоторой высшей точки зрения всю важность взятой ими на себя обязанности.   Его воззвание было встречено одобрительным шопотом и даже аплодисментами, и "сезд" немедленно перешел к очередным занятиям. Программа вопросов была разработана во всех подробностях раньше и представляла собой некоторым образом перл, созданный совместными усилиями Нилушки, Богомолова и Доганскаго.   Работы "сезда" шли очень скоро вперед под руководством опытных петербургских дельцов. Самые щекотливые вопросы были всунуты в числе разных мелочей, чтобы намеренно сделать их незаметными. Но Богомолов неожиданно выступил против планов Нилушки, и большинство перешло на его сторону. Чвоков вышел из себя.   В самый критический момент разыгравшагося скандала случилось другое событие, настолько ничтожное, что его заметил только один Доганский. Дело в том, что Теплоухов все время торчал в заседаниях, а тут вдруг исчез. Доганский все время сторожил его, а тут как-то прозевал; они вместе приезжали из Павловска и уезжали обратно, а тут Теплоухов точно провалился. В голове Доганскаго мелькнуло страшное подозрение, и он в самый разгар прений бросился к швейцару с вопросом, куда девался барин.   -- Они уехали на извозчике,-- тупо ответил старик-швейцар.   -- Да куда уехал-то?   -- На вокзал приказали извозчику...   Сусанна должна была сегодня "заболеть", oncle уехал в Царское Село покупать новую лошадь, Юлепька оставалась на даче совершенно одна,-- все это промелькнуло в голове Доганскаго молнией, и он сейчас же отправился на Павловский вокзал, в надежде догнать Теплоухова. Но в тот самый момент, когда Доганский выбежал на платформу, поезд тронулся, до следующаго нужно было ждать два часа.   -- Все пропало, все кончено...-- шептал Доганский, бегая по вокзалу в страшном волнении.-- Ждать два часа... о, это ужасно!.. Послать телеграмму Сусанне? Но это безполезно... у них уж все было подготовлено раньше. Каких-нибудь пять минут... три... даже одна, и все было бы спасено.   Дсганский все-таки послал Сусанне телеграмму: "Теплоухов скрылся... Смотри за Жюли". Два часа... два часа душевной пытки и муки, когда голова готова лопнуть от напряжения. Проклятое время, проклятыя железныя дороги, проклятая глупость...   Доганский выпил в буфете несколько рюмок коньяку, но вино не действовало на него, а только увеличивало тяжелое душевное состояние.   "Может-быть, я ошибся?-- начинал в сотый раз думать Доганский и сам смеялся над своею доверчивостью.-- Нет! Тут ошибки не могло быть... тут все было обдумано заранее, взвешено и теперь приведено в исполнение... Я убью этого негодяя..."   Доганский плохо помнил, как он дождался наконец поезда, как ехал в вагоне, как добрался до своей дачи. У садовой решетки стояли карета и дрожки, значит, Сусанна для всех других была больна, и Доганский, не заходя домой, сначала прошел на дачу oncl'я,-- Юленьки не было, потом на дачу Теплоухова,-- его тоже не было. У Сусанны сидел прихрамывавший старичок и пил кофе. Супруги обменялись взглядами, и у Доганскаго точно что оборвалось в груди.   -- У вас, кажется, теперь идет горячая работа,-- шепелявил по-французски добродушный старичок, ласково улыбаясь одними глазами.-- Мы вас совсем не ждали.   -- Да, я не предполагал явиться раньше, но вышел один неприятный случай... Сюзи! Ты никого не видала?-- обратился Догаиский к жене.   -- Julie уехала к матери, в Парголово.   -- Не может быть?!   -- Да!..   -- А... Евстафий Платоныч не был здесь совсем?..   Было неприлично вести такой разговор в присутствии посторонняго человека, но Доганскому теперь было не до приличий, и он, не простившись, выбежал из комнаты.   -- Бедняжка, кажется, очень встревожен,-- прошепелявил ласковый старичок, прихлебывая кофе.   "Нет, они должны быть где-нибудь здесь,-- думал, вернее -- чувствовал Доганский, и сейчас же велел седлать себе лошадь, а в карман брюк сунул ремингтоновский револьвер.-- Сначала проеду в парк... да, а если там никого не встречу, тогда... что тогда?"   В парке Доганский не встретил Юленьки. Разбитый и усталый, он сейчас же, не заходя к жене, отправился на вокзал, чтобы немедленно вернуться в Петербург.   "Может-быть, Julie действительно у матери?-- думал Доганский, напрасно стараясь себя успокоить.-- Наконец, если не там, то она могла уехать к Анне Григорьевне... к Бэтси... наконец, у oncl'я".   Прежде всего Доганский бросился к Анне Григорьевне и упросил ее спросить о Юленьке телеграммой, в Парголове ли она или нет, а сам отправился к Бэтси и к oncl'ю. Юленьки нигде не оказалось.