Бурные страсти тихой Виктории

— Слухи — они и есть слухи! — нарочито легкомысленно махнул рукой Павел Данилович, но дочь свою не убедил.

— Теперь ты выкладывай, — потребовала она.

— Говорят, на эту базу нацелился Махмуд.

— Кто это?

— Не слышала? Лучше и впредь не слышать.

Вика понимала, что он ей больше ничего не расскажет, но у нее на оптушке был один знакомый парень… Ему двадцать восемь лет, и он — инвалид чеченской войны, но отчего-то Вика всегда относилась к нему как к младшему брату, несмотря на шесть лет разницы между ней и Костиком.

Однако Костика она увидит потом. Ее начальник — теперь уже бывший — разрешал своим работникам приходить на работу к половине десятого. Полчаса хватало, чтобы разложить товар и начать работать. Вика прикинула, что если она сядет на маршрутку, то и не опоздает.

— Я скажу Арнольду, он тебя отвезет, — улыбнулся отец.

— У меня на лице все написано?

— Просто ты — моя дочь, и я только теперь понял, как соскучился по тебе.

— Я тоже скучаю по тебе, папа. Мне бывает так одиноко…

— Александр обижает тебя? — всполошился Хмельков.

— Что ты! За исключением этого случая… с Лизаветой… Нет, я ни разу не пожалела, что вышла за него замуж! И даже после этого случая — тоже.

— Все мы ошибаемся, Витуся. И знаешь, мне не по душе так называемая гордость, когда женщина говорит: «Я не прощу тебе этого никогда!» Одно время в литературе соцреализма был моден такой образ. И никто из писателей не попробовал нам разъяснить, что, прощая, мы сами становимся лучше и чище. Хотя, разумеется, если твоим прощением злоупотребляют… Только не изводи его упреками, если считаешь, что он все осознал.

— Как ты мог такое обо мне подумать! — даже обиделась Вика.

— Умение прощать — это, знаешь ли, искусство.

— Догадываюсь. А Санька — хороший муж, просто он не всегда меня понимает. Наверное, мы — Хмельковы — оригиналы.

— Это точно, — согласился отец. — Ты уверена, что мне не стоит с твоим Санькой поговорить?

— Зачем? Он обидится.

— По-моему, ты чересчур с ним деликатничаешь. Он небось о тебе не подумал… Молчу, молчу… Судя по всему, ты сдаваться не собираешься?

— Вот еще, сдаваться! Ты, кстати, тоже не сдавайся. А то мне показалось…

— Неужели это так заметно? — усмехнулся отец.

— Любящей дочери — заметно…

— Виктория, мне тоже бывает одиноко, но я совсем забыл, что на свете есть родная душа, которая меня поймет… Все-таки что-то тебя беспокоит.

— Вспомнила нашего соседа через два двора. Крутые ребята — уж не знаю за что — отобрали у него дом. Жена вернулась к матери — живут впятером в двухкомнатной квартире, а он… на мусорной машине ездит.

— Ну, говорят, мусорщики очень неплохо получают.

— После того как он был директором автомастерской?

— Что поделаешь, в жизни не всем везет.

— А если и Саньку вот так же из дома начнут выгонять?

— Скажи, я подыщу ему работу. Пусть подождет пару недель. А пока будет поосторожнее… Ты только не забудь на работу выйти.

— Тогда до понедельника?

— До понедельника. Тебя твой Андрей Валентинович отпустит без претензий?

— Поплачет, поплачет, да и отпустит. Где еще он такого супер-продавца найдет?

— Ладно, звезда оптовой торговли. Приходи в офис к девяти часам. Не забудь паспорт и трудовую книжку.

Вика благодаря Арнольду — он вообще как водитель от Бога не боялся уличных пробок и всегда находил самый короткий путь — прибыла на место даже раньше ожидания. Шофер отца домчал ее за пять минут. Так что некоторое время у нее оставалось на то, чтобы найти Костика и поговорить с ним.

Понятное дело, Саньке она об этом рассказывать не собиралась. Во-первых, он стал бы выговаривать, что это дело сугубо семейное, а во-вторых, обиделся бы на то, что Вика считает его неспособным решать собственные проблемы.

Но Вика была уверена, что если в жизни встречается препятствие, с которым ты прежде не сталкивался, то лучше всего в таком случае прибегнуть к помощи специалиста. Может, кто из молодых и учился на собственных ошибках, но Вика в постоянной борьбе с самой собой, вернее, с собственным несовершенством не хотела рисковать еще и в незнакомых вопросах.

На войне Костик был ранен в живот. Как говорил он сам, рана оказалась нехорошей — хотя разве могут быть хорошие раны? — но попал в руки к опытному хирургу, который выбросил часть желудка, после чего Костя почувствовал себя почти здоровым человеком. По крайней мере ел и пил то же, что и другие. Разве когда таблетку приходилось принимать, что военврач ему прописал.

При этом был Костя худым, как говорила Вика, до безобразия.

Наверное, в отместку за то, что государство послало его на войну, где он чуть не погиб, по крайней мере теперь считался инвалидом второй группы, Костя торговал на оптушке пиротехникой, далеко не всегда лицензированной и безопасной. То есть на виду у него лежали фейерверки почти игрушечные, но интересующимся он продавал такое, о чем можно было только догадываться. Иными словами, пиротехнику военного направления.