Буря и натиск

— Были разрушенные башни, упавшие стены, мраморная лестница и опрокинутые статуи.

— Иди на кровать и спи. Нечего голову забивать всякой дрянью! — прошипел Крот.

— Делай, что хочешь, не уйду…

— Упрямая!

— Да.

— Если кто-нибудь увидит нас, знаешь, что будет?

— Да.

— Странно. Не шипишь, не брызгаешь слюной. Добренькая стала, Морковка.

— Не надо.

— Чего не надо? Чего ты добиваешься?

— Сама не знаю. Не знаю, почему я здесь, не знаю, почему хочу быть возле тебя, не знаю, как могу… предать то, во что верила. Ты ведь мой враг.

— Враг.

— Считай, что мы встретились на мосту, перекинутом через пропасть.

— Боюсь, мосточек этот мою тушу не выдержит, — осклабился гоблин.

Этайн нашла его руку, погладила шершавую кожу на костяшках.

— Значит, погибнем оба.

— Будто я этого хочу. Надо было спросить.

— Думаю, ты меня не прогонишь. Может быть, только здесь и сейчас. Над пропастью. Единственная встреча без ненависти… Возможно? Крот?

— Понятия не имею, — вздохнул он. — Если бы я отказался от задания, то было бы все по-другому. Сейчас я не торчал бы в этой эльфьей дыре, а сражался на передовой.

— Почему?

— Хм… там тебе некогда думать. Ты дерешься, выживаешь, выполняешь свое предназначение. Твоя правда в том, что ты солдат, твоя задача — проливать кровь, свою и чужую. Тут все ясно, демон меня задери! А здесь — это словно по минному полю с повязкой на шарах разгуливать, да еще и под мухой. До сих пор не понимаю, почему подо мной не рвануло и не разметало на миллион крошечных гоблинов.

Этайн сжала его большие пальцы. Крот не отвечал. Голос готов был сорваться.

Накатило, накрыло с головой, заставляя кровь кипеть и бежать по жилам с бешеной, убийственной скоростью. Крот ощутил нехватку воздуха, хотя ветерок так же задувал в приоткрытое окно.

— В моем сне мы были вместе до конца.

— Так где именно? О чем ты?

— Только не смейся, зеленый. Было что-то такое, в этой боли и огне… невозможно описать… Я знала, что могу что-то сделать для тебя… и я сделала. Помню, что потом мне стало хорошо, спокойно, я уже не боялась, ибо не видела смысла.

— Не понимаю, — ответил Крот, помолчав. — Хочу понять, но не понимаю. Боюсь, что этот мост рухнет. А там пропасть. Наверное, я слишком тяжелый.

В ответ Этайн только прижалась к его груди. Он боялся, что она услышит, как бухает сердце.

— Моя мать… она из тех, кого называют пятой колонной. Когда я уходила из дома, я сказала ей, что ненавижу ее. Она считала, что за все надо платить и что пришло наше время вернуть долг — с процентами. Мне было невыносимо жить с мыслью о ее предательстве. Она говорила такие вещи, невозможные, убийственные… а в то же самое время тысячи эльфов шли добровольцами в армию, чтобы защищать Шелианд… в то же самое время зеленые жгли и убивали моих соплеменников.

— И что? Ты пошла — и теперь жалеешь?

— Надо знать, за что сражаешься и умираешь, Крот.

— Ну… на твоем месте я бы сделал то же самое.

— Почему?

— Но ты ведь видела цель.

— А если эта цель неправильная?

Крот засопел.

— Откуда мне знать? Каждому свое. Я не философ, не мыслитель или что-то в этом роде. Я сделаю все, чтобы освободить Великий Злоговар и снова сделать его гоблинским. А эльфы дерутся за то, чтобы оставить все как есть.

— Но разве правильно?

— Этайн… кхе… не раскачивай мост.

— Я не хотела бы сражаться за ложь, Крот. Моя мать сказала, что, если ты вооружен ложью, выходя на поле боя, ты не имеешь права драться за свободу.

— Мудрено.

— Но гоблины дерутся. У них есть право. И многие из наших переходят на вашу сторону. Я лично расстреляла бы всякого перебежчика, будь на то моя воля. Еще вчера. Я бы поступила так еще вчера, Крот. Теперь мне непонятно, ради чего все, что мы делаем. Для чего сопротивляемся неизбежному.

— Я не дам тебе совета, если ты просишь его, — сказал подпех.

— А что ты говорил тогда в блиндаже? Ты смеялся над нашими убеждениями.

— Не назвал бы это смехом. Они меня в ярость приводят. Это мне чуждо.

— И я?

— Боги! Вот в чем проблема. Ты — мой враг, но у меня к тебе ненависти нет. К другим эльфам есть, но к тебе нет. Это меня убивает наповал. Как дубиной по башке… Что тут поделать? Я — гоблин, и мне не вылезти из своей зеленой шкуры!

Замолчал. А потом Этайн сделала то, чего он боялся едва ли не до обморока. Взяла его руку и положила на свое плечо.

— Ты думаешь о смерти, — сказала рыжая. — О том, что болтал Ворох. Не отрицай. Но я вижу другое — она не коснется тебя, пройдет мимо, подарив долгую жизнь. Айлеа часто пророчат, их слова сбываются. Поэтому не бойся, верь мне.

— Я не боюсь! Я солдат, который знает, на что идет!

— Тише… Разбудишь других, — сказала Этайн. — Не надо. Пускай здесь и сейчас, на хрупком мостике мы побудем вдвоем. Я выбрала свой жребий.

— Какой?

— Даже если бы ты вывел меня за пределы городка и выпустил, я бы не вернулась к своим. Ты считаешь, что это лучший выход. Однако я не хочу. Не знаю, есть ли мне место среди гоблинов, но среди своих… среди своих уже нет. Пришло время платить по счетам, Крот.

— Почему все эльфы просто обожают высокие слова? — проворчал подпех. — Какой в них смысл? По-моему, это чушь собачья.