Бурелом

ГЛАВА 15

Прохор очнулся в немецком блиндаже. Ощупал голову, на которой была марлевая повязка, и огляделся. Рядом с ним на полу лежали раненые. Кто просил воды, кто бредил; в полумраке блиндажа наряду с русской, украинской речью слышалась немецкая.

Рана на голове Прохора оказалась неопасной, и на следующий день он с группой военнопленных был направлен к железнодорожной станции. Там пленных загнали в теплушки, и через день перед Прохором, сидевшим у небольшого зарешеченного окна, замелькали незнакомые постройки, полустанки, небольшие хутора, города и села. Поезд с каждым днем удалялся от фронта в глубь юго-западной Германии.

Город Аугсбург.

Короткая команда на немецком языке, и колонна военнопленных рано утром, когда город еще спал, двинулась к окраине — заводу, стоявшему на правом берегу реки Лех.

Длинные низкие бараки, окруженные колючей проволокой, сторожевыми башенками.

Опустившись вяло на нары, Прохор с наслаждением вытянул усталые ноги.

Начались утомительные, однообразные дни. По сигналу военнопленные до рассвета поднимались с нар. Чашка бурого кофе с ломтиком хлеба, проверка, и сопровождаемые часовым и лаем собак шли на работу. Рыли котлованы для будущих цехов, разгружали вагоны, перетаскивали тавровые балки к месту строительства. В короткий перерыв на обед — миска баланды, в которой плавали редкие кусочки зеленой капусты, десятиминутный отдых, и снова работа.

От тяжелой работы и плохого питания Прохор ослабел. Однажды, толкая тачку по крутонаклонной доске из котлована, он скатился вниз вместе с тачкой. К лежавшему в изнеможении Черепанову подбежал надзиратель и, ругаясь, пнул его.

— Руссише швайн!

Шатаясь, Прохор начал подниматься, но от нового пинка опять повалился на землю. До барака ему помогли добраться товарищи. Вечером поднялась температура, и утром его унесли на носилках в соседний барак, где. была расположена лагерная больница. Заведовал ею немец. Осмотрев больного, он распорядился отнести его в палату. На следующий день вновь подошел к Прохору. Ощупал пульс, присел на кровать.

— Дер криг ист шлехт! — сказал он, покачивая головой.

Прохор в недоумении перевел глаза на стоявшего возле кровати санитара из русских военнопленных, который понимал немецкий язык.

— Он говорит, что война — это плохо.

Прохор вновь стал прислушиваться к незнакомой речи.

— Дер фриден ист гут.

— Он говорит, что мир — это хорошо.

— Эс гипт айнен гутен дойчен, эс гипт айнен гутен руссен.

— Доктор сказал, что есть хорошие немцы, есть и хорошие русские. А тот, что пинал тебя сапогом в карьере, сволочной человечишка, — добавил от себя санитар и передал Прохору лекарство.

Доктор поднялся с койки и направился к следующему больному. Санитар последовал за ним. Провожая их глазами, Прохор подумал: «А правильно, пожалуй, доктор говорит, что есть хорошие люди как среди русских, так и среди немцев. Кому нужна война? А мне она и подавно осточертела. Только бы поправиться».

Недели через две Прохора выписали из больницы. По-прежнему пошли тяжелые дни лагерной жизни, изредка его навещал санитар, с которым подружился еще в больнице. Был он из Омской губернии, до войны работал у немца-колониста, там и выучил немецкий язык.

Как-то во время одной из встреч Прохор заметил:

— А хорошо бы и мне научиться говорить по-немецки.

Ученик оказался способным, и через некоторое время Черепанов почти свободно владел немецкой разговорной речью.

— Все-таки зачем тебе надо знать немецкий язык? — спросил его однажды сибиряк.

«Сказать или не сказать?» Мысль о побеге давно сидела в голове Прохора, и он решил поделиться ею с новым другом.

Выслушав Прохора, тот безнадежно махнул рукой:

— Гиблое дело. Французы уже пытались бежать из лагеря. Но на третий день их обнаружил патруль в районе Гюнцбурга, через который они держали путь во Францию. Они не знали, что тот район населен особенно густо и там много военных. В этом их первая ошибка. Вторая заключалась в том, что группу легче обнаружить, чем одного. Так и получилось с ними. Третья — никто из французов не знал немецкого языка, и при первой же встрече с крестьянами они навлекли на себя подозрение. А чем все это кончилось, тебе известно, — закончил санитар.

Да, Прохор знал о горькой судьбе беглецов: двое из них, не выдержав пытки в «столбе», покончили жизнь самоубийством. Не раз проходил он мимо этого сооружения, стоявшего в конце лагеря рядом с вольером, где жили овчарки. Напоминало оно приземистый, пустотелый столб из бетона, в котором заключенный не мог ни сидеть, ни стоять и находился в полусогнутом положении. В определенное время железная дверца столба открывалась и человек вываливался на землю.

— Если поймают, то вернут сюда же и столба не миновать, — говорил Прохор сибиряку.

Выбрав удобный момент во время разгрузки кирпича на станции, Черепанов вскочил на проходящий состав с углем и забился в угол вагона.

До Боденского озера он добрался благополучно. Оказавшись на берегу, вздохнул с облегчением. Рядом Швейцария и желанная свобода. Этот путь ему помог наметить сибиряк. Вспомнилось его напутствие.