Читаем Бурелом полностью

— А то и притча, что сват большую волю взял над ней, — отозвался лежавший на полатях Илья — отец Гликерии. — Никуда дочь не пойдет. Не пожилось у вас в доме — из своей избы гнать ее не стану.

— Как же быть? — Глаза Савелия растерянно блуждали по углам избы и остановились на понуро сидевшей возле печки Глаше. — Что делать?

— Проси раздел. А со свекром и со свекровкой жить не буду.

— Не дасть его тятенька.

— Если не даст, поживите у меня, — послышался голос Ильи.

— Тятенькиного благословления на это не будет, — вздохнул Савелий.

Гликерия вскочила на ноги.

— Тебе скоро тридцать лет, а ты все еще без тятеньки не можешь жить. Выходит, родительское благословление тебе дороже моей горькой доли. Ты, как слепой котенок, тычешься из угла в угол родительского дома и ничего не видишь. Знаю, будешь требовать жену обратно по закону. Что ж, закон на твоей стороне. Но как бы не пожалел потом об этом.

— Ты к чему клонишь? — спросил хмуро Савелий. Тяжелое подозрение начало закрадываться в его душу. — Что молчишь? Досказывай.

— Вся и досказка. Нечего надо мной галиться.

— Стало быть, не пойдешь? — надевая шапку, спросил Савелий.

— Нет. — Глаша отвернулась к окну.

Савелий постоял у порога, раздумывая о чем-то, посмотрел на стоявшую к нему спиной Глашу и, вздохнув, толкнул дверь.

<p><strong>ГЛАВА 7</strong></p>

После ярмарки к Василию зашел Изосим. Чинно поклонился старикам и опустился на лавку.

— Как здоровье? — спросил он Василия.

— Идет, похоже, на поправку.

— Значит, завтра можно ехать в Камаган?

— Зачем? Мне и дома неплохо.

Изосим погладил бороду и поднял глаза на Андриана:

— Баяла мне Феврония Лукьяновна, будто толковала с тобой насчет Василия.

— Просила, — отозвался старый Обласов.

— Ну и как?

— Не говорил еще с Василием. Хворый он был. Да и Красиков на первухинскую мельницу его зовет. Сулил научить, как жернова ковать.

— Дело хозяйское. Прощевайте.

В Камаган Изосим уехал один.

Когда старый Сычев узнал о том, что дочь ввязалась в драку, спасая Обласова, и стала «притчей во языцех» в Косотурье, Лукьян помрачнел.

— Прелюбодейка, за скудоту ума погибель души своей готовишь? — оставшись вечером наедине с Февронией, сказал он сурово. — С Васькой-варнаком связалась, весь дом осрамила.

— Хватит мне акафисты читать. Я сама себе хозяйка, что хочу, то и делаю. — Хлопнув рукой по подставке, где лежала старинная книга, Феврония выпрямилась. — Отдал за богатого старика в Камаган, погубил мою молодость, а теперь ты мне не указ.

— Не указ, говоришь? — зловеще произнес Лукьян и, приблизив лицо к дочери, прошептал: — В скит упрячу, блудница. Епитимью наложат за твои греховные проступки против устава да такую, что лишь кожа да кости на тебе останутся. — Лукьян, казалось, задыхался от злобы.

— Знаю твою потайную думку: упрятать меня в скит, чтоб прибрать к рукам мое хозяйство. Не удастся! — Феврония вновь хлопнула рукой по подставке. От удара книга скатилась со стуком на пол. Пнув ее ногой, Феврония вышла.

Не ожидавший подобного святотатства, Лукьян сполз со стула и устремил глаза в раскрытую страницу:

«...Яко же убо кормчии в пристанище своем исступление соделав, не получит милости, такожде и человек оскверняет ложе или жену какую-либо с похотию зрит, не получит милости ни от бога, ни от человека...»

Перед глазами Лукьяна выплыла сцена в спальне снохи, и он, воровато оглянувшись, положил книгу на место. «Пожалуй, напрасно погорячился», — подумал он о дочери и дунул на лампу.

Рассвет застал Февронию на дороге в Камаган.

В один из зимних вечеров Василий со своим неразлучным дружком Прохором пошли по обыкновению к Красикову.

Как всегда, Кирилл Панкратьевич встретил парней приветливо. Передавая им кисет с табаком, сказал с улыбкой:

— Вы не слыхали сказку о коте и мышке?

— Не-ет. А ну-ка расскажи. — Парни подвинулись ближе к хозяину.

— Слушайте да на ус мотайте. Спрашивает мышка кота: «Кот Евстафий, ты в монахи постригся?» — «Постригся». — «И посхимился?» — «И посхимился». — «Пройти мимо тебя можно?» — «Можно». Мышка побежала, а кот ее — цап. Оскоромился кот Евстафий. «Кому скоромно, а мне — на здоровье».

Смеясь, парни переглянулись друг с другом.

— Есть у нас в Косотурье такие коты? — спросил Красиков.

— Есть. Только зовут Лукьяном, а величают Федотовичем, — отозвался Прохор.

— Все они доброхоты, да помочь в нужде нет охоты, — заметил Василий.

— Мне, дядя Кирилл, непонятно, о какой правде пишет Некрасов. — Василий вытащил из кармана купленный на ярмарке томик стихов Некрасова и, найдя нужное место, прочел:

...Сила народная,Сила могучая,Совесть спокойная,Правда живучая...

— Это хорошо, что нашел то, что тебе нужно, да и не только тебе, — задумчиво заговорил Красиков, — Правда — это главная сила трудового народа, в ней он видит свое освобождение от вековой кабалы. Помните, в том же стихотворении сказано:

Перейти на страницу:

Похожие книги