Бунтарь ее величества

Оставшись один, арестант затейливо выругался в адрес ушедшего барина. Затейливо, но без особой злобы. Потому как донской казак Емельян Иванович Пугачев по характеру своему был человек лихой, но не злобный. А еще потому, что тоже разбирался в характерах людей, с которыми его сводила судьба. И характер Степана Шешковского он хорошо распознал, понял, что тот за человек. А раз понял, чего злиться?

Злиться было нечего, надо было терпеть до утра. Хотя чувствовал себя арестант и правда плохо. Мучила жажда, саднила нарочно задетая следователем рана, даже в голове от слабости мутилось. Вероятно, поэтому арестанту вот уже второй раз за вечер чудилось в углу подвала некое словно бы мерцание. В первый раз такое случилось еще во время допроса – когда он сказку про орла и ворона рассказывал. И вот снова. Что ж, Пугачеву было не привыкать. Когда в Симбирске начальник секретных комиссий Павел Сергеевич Потемкин ему жилы тянул и каленым железом жег, тоже разные видения являлись. Потерпеть надо.

Пугачев повозился, устраиваясь на тощей охапке соломы, что заменяла ему постель, вытянул ноги, закрыл глаза. Сама собой вспомнилась казацкая песня, и он затянул:

Черный ворон, что ты вьешься
Над моею головой…

Не допев песню до конца, арестант погрузился в сон. Через какое-то время он вдруг проснулся от какого-то шороха и, открыв глаза, не поверил тому, что увидел. А увидел он в слабом свете лампадки, что тлела под иконой Божьей матери, как в том самом углу, где чудилось ему мерцание, возник ниоткуда некий юноша. Отрок был строен и лицом светел. Одежды же не имел никакой, только некий покров блестящий его наготу прикрывал. Пугачеву почудилось, что некогда он уже видел этого отрока, только когда, где – не мог упомнить.

– Свят, свят Господь, – забормотал арестант. – Спаси и помилуй!

– Не бойся, – произнес отрок. – Я тебе плохого не сделаю.

– Верю, что не сделаешь. Такие зла не делают. Ты кто будешь – ангел Господень, верно?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил отрок. – Где тут у вас вода? Ага, вижу.

Он шагнул к стоявшей в стороне кадке, зачерпнул ковш и поднес его к губам заключенного. Того не пришлось упрашивать: ковш был выпит вмиг. Юноша зачерпнул другой, подождал, пока арестант выпьет и его, потом отодвинул с плеча Пугачева армяк. Открылась рана – та самая, куда старался попасть кулаком глава Тайной экспедиции. Он осмотрел рану и, покачав головой, пробормотал:

– Эх, жаль, мази никакой нет… Ладно, попробую так…

Приблизил к ране обе руки, стал водить над ней. Сам глаза закрыл и забормотал что-то: должно быть заговор или молитву особую. Арестант почувствовал, что боль в плече постепенно стихает.

– Ну что, лучше? – спросил пришелец.

– Как заново родился! Спасибо тебе, ангел Божий! Ты что же, послан меня перед смертью утешить? Слышал я от старых людей, что бывает такое, что посылает Господь посланцев своих к тем, кому помирать скоро. Утешить, к смерти приготовить. Что, наутро казнят меня, так?

– Нет, не так, – покачал головой отрок. – Помирать тебе, Емельян Иванович, пока рано. Хотя врать не буду, казни тебе не избежать. Но случится она позднее, месяц еще поживешь.

– И то хорошо, – сказал Пугачев. – А раз так, значит, ты прислан, чтобы исповедь мою принять. К этому я готов, прими, отрок, мое исповедное слово!

– Нет, Емельян Иваныч, не приму я от тебя исповедь, – возразил ночной гость. – И права такого не имею, да и не нужно мне это. Я ведь уже тут, в подвале, несколько раз появлялся, многое слышал из того, что ты следователю рассказывал.

– Ага, не зря, значит, я мерцание в углу заметил! – воскликнул Пугачев. – Это ты, стало быть, там скрытно находился! Но, если ты не за душой моей пришел и не за исповедью, тогда зачем?

– Ну, во-первых, хотелось тебе помочь, – ответил отрок. – Боль утишить, ободрить, жажду утолить.

– За то тебе спасибо великое, – горячо проговорил арестант. – И напоил, и боль унял, и ободрил. Но ты сказал – «во-первых». А еще зачем же?

– Надо мне от тебя кое-что услышать, – объяснил гость. – То самое, чего и палач добивался. Скажи, были ли знатные люди, помогавшие твоему бунту? Кто они? Может, это был ближний друг императрицы Григорий Орлов? Или сам светлейший князь Потемкин-Таврический? Или еще кто? Шешковскому эти сведения для Екатерины нужны, чтобы она могла расправу над своими врагами учинить, а мне – для того, кто меня послал, для его особенных целей. Скажешь ли мне сей секрет?

– Скажу, ангел Божий, конечно, скажу! От тебя у меня секретов нет и быть не может. Так слушай: знатные люди у меня в помощниках и правда были. Но только это не Орлов и не Потемкин, это…

И тут их беседа была прервана самым грубым образом. За дверью послышались чьи-то шаги, лязгнул, открываясь, замок, и в подвал вошли сразу несколько человек. Впереди шествовал высокий дородный господин в шитом золотом камзоле. Это был сам московский губернатор генерал-аншеф князь Волконский. Сбоку пристроился давний знакомец Пугачева – дознаватель Шешковский. Позади виднелся тюремщик с ключами и двое караульных с ружьями.