Бунт при Бетельгейзе

Цитрус усмехнулся, спустил ноги с койки. Дурачков гонят на работу. Нет, что и говорить, в положении инвалида всё же есть определенные преимущества. Вот сейчас новый начальник колонии будет напрягать диких косков третьего барака — но к нему ведь это не относится… Только бы не забрали Дылду. Что там взбредет в голову этому Мюллеру?

Дверь в камеру распахнулась.

— Вам требуется особое приглашение? — заорал незнакомый Эдику надзиратель. В руке его покачивалась электродубинка. — Быстро в коридор, строиться!

— Да ты что, друг? — вальяжно, не поднимаясь с кровати, спросил Рука. Он давно привык разговаривать с надзирателями чуть ли не свысока — нужно только совать им время от времени пятерку или десятку. — Я же инвалид. И друг мой, Дылда. Мы тут типа как на больничном.

С этими словами Эдвард полез механической рукой в карман, но достать оттуда какую-нибудь купюру ему было не суждено. Лицо надзирателя перекосилось, и он саданул по протезу электродубинкой.

Эффект был неожиданным и для Цитруса, и для тюремщика. В электрическом протезе под действием внешнего импульса произошло короткое замыкание. Рука распрямилась со скоростью пушечного ядра. Стальной кулак пролетел в сантиметре от внутренней стороны бедра Эдика, едва не задев весьма важные для каждого мужчины органы, насквозь пробил синтепоновый тюфяк и застрял в пружинной сетке матраца.

— Ты что дергаешься? — злобно поинтересовался тюремщик. — По голове дать?

— Не надо! Я уже иду! — пискнул Эдик, поняв, что с этим злобным типом лучше не спорить.

Надзиратель тем временем обрушился на Дылду. Поскольку великан продолжал сопеть в обнимку с резиновой девушкой, тюремщик приложил его дубинкой по спине. Потом еще раз.

Дылда изогнулся во сне, заорал, рухнул на пол, едва не сбив с ног отскочившего надзирателя. Но всё равно не проснулся.

— Ты убил его, парень, — скорбно проговорил Эдик. Он был уверен, что с Дылдой всё в полном порядке и небольшая встряска пойдет ему только на пользу. — Теперь ты пойдешь в седьмой барак — на «красную зону», — решил он попугать охранника.

— Собаке — собачья смерть, — равнодушно откликнулся тюремщик. — К тому же он, кажется, еще дышит! Встать, заключенный! На выход!

Дылда открыл мутные глаза. Коротко замахнулся чтобы ударить обидчика, но тот оказался на диво проворен — дубинка вновь пошла в ход, и Дылда безвольно обмяк на полу.

— Трое суток карцера, — объявил надзиратель. — После построения и рабочего дня.

— А если я дам вам пятьдесят рублей? — поинтересовался Эдвард.

— Засунь их себе… Словом, куда-нибудь засунь. В этой колонии начинается новый порядок!

— Поэтому вы заставите безрукого инвалида работать?

— Толкать тачку ты вполне сможешь. Это можно делать даже вообще без рук! На выход! Я и так потерял с вами много времени. Хорошо, камера последняя. А то огребли бы вы по десять суток карцера, подонки!

Эдик, наконец, вырвал застрявший кулак протеза из матраса и понуро побрел в коридор. Там уже колыхалась серая толпа невыспавшихся, избитых косков. Следом за Цитрусом, едва ли не на четвереньках, из камеры выполз Дылда.

— В карцере не будут кормить? — пристроившись за спиной Эдика, поинтересовался великан.

— И с куклой туда не пустят, — буркнул Цитрус. — Я постараюсь что-то придумать, Дылда.

Коски вяло переругивались и с подозрением поглядывали на новых охранников — не таких разъевшихся, как прежние, щуплых и быстрых. Лица многих из них были украшены шрамами, глаза смотрели зорко и зло.

Когда заключенные выстроились вдоль глухой стены барака, напротив дверей, ведущих в камеры, перед неровным колышущимся строем появился Мюллер в военной форме, в высокой фуражке.

— Все подонки сегодня же выходят на работу, — нарочито тихо проговорил он. — За неповиновение буду жестоко наказывать. За два месяца вы должны силами своего барака подготовить новую выработку для добычи золота. Когда первое золото пойдет заказчикам, вы начнете получать зарплату. Не раньше! Всё ясно?

— Не ясно! — заорал Башмак, только что прибывший с Беты Большого Пса бывалый коск. — Мне сказали, в третьем бараке работать не надо! Я — правильный вор! Работать не стану!

— Станешь, — мрачно заявил Мюллер.

— Пес легавый! Коски не сдаются! — начал орать Башмак.

Начальник колонии даже говорить ничего не стал — двое надзирателей подскочили к Башмаку, дубинками в считанные секунды уложили его на пол и принялись избивать ногами.

— В четвертый барак, на усиленный режим, — объявил Мюллер. — После десяти суток карцера. Еще вопросы?

— Администрация колонии не имеет права принуждать заключенных работать, — проблеял из задних рядов Рувим Бреерман, имеющий кличку Фраерман. — Согласно пролонгированным договоренностям Женевской конвенции две тысячи двадцать второго года.

— Грамотный? — нахмурился Мюллер. — Два шага вперед! Фамилия?

Рувим представился.

— Десять суток карцера Бреерману, — объявил начальник колонии. — Проверить его связи в колонии, подозреваю мусонский заговор!

По рядам заключенных пошел ропот. Но от Бреермана отшатнулись, будто от чумного.

— Я не нарушал режим! — попытался возразить Бреерман.