Бунт при Бетельгейзе

Мысль об огромном сроке, который, даже если его сократят вдвое, закончится не раньше, чем через шестьдесят пять лет, угнетала Цитруса. Сократить-то его сократят — во всех ведомостях он числился, как образцовый каторжник, вот только на свободу он выйдет уже дряхлым стариком. И кому он там такой, спрашивается, нужен? А жить всю жизнь в неволе — это не для него. Были у Эдика честолюбивые планы — надеялся, что со временем сможет так развернуться, что просто купит себе свободу. Стоило досрочное освобождение, по слухам, целое состояние. Да и сама возможность купить свободу может оказаться слухом.

Из родного третьего барака, огромного алюминиевого ангара, через шлюзовые ворота вышли в пещеру. Сразу стало холоднее, почувствовался недостаток кислорода. Да уж, а люди в этих шахтах вкалывают! Хорошо, что мощный силовой генератор, установленный в самом центре астероида, создает почти нормальную силу тяжести!

До лазарета в шестом бараке топать было с полкилометра. Охранники обычно рассекали по туннелям на двухместных электромобилях. Но четверо в электромобиль не влезут, да и не положено — считается, что коски, для повышения тонуса, должны перемещаться везде только пешком. И так много сидят.

Туннель между пещерами, в которых размещались бараки, плавно петлял, следуя давно выработанной золотой жиле. Эдвард задумчиво брел, вглядываясь в сверкающие под светом фонарей блестки на стенах. Достал из кармана наушники, включил плеер.

Если будешь воровать,
станет нарами кровать,
будешь лысый и больной,
астероид дом родной.

Идти под бодрый мотив стало веселее. Хотя слова Цитруса не радовали, напоминая о его злой доле.

Когда от недостатка воздуха Эдик и Дылда уже начали задыхаться (охранники предусмотрительно достали из заплечных сумок кислородные маски, которыми и не подумали поделиться с конвоируемыми), показались огромные белые ворота лазаретного барака. В них вполне мог пройти орбитальный челнок. Именно с таким расчетом ворота и делались — для эвакуации с максимальным комфортом больных охранников и привилегированных заключенных. Правда, за время отсидки Эдика еще ни одного коска не увозили из колонии на челноке. Зато местное кладбище пополнилось четырьмя могилами. Каждому коску полагалось чалить полный срок, после чего уже его останки могли забирать родственники — если они в этом очень нуждались.

— Может, док оставит вас на ночь? — с надеждой поинтересовался охранник, которому не улыбалось конвоировать косков обратно в третий барак.

— Там много свободных камер, — подтвердил втором.

— Ага, тех, что остались от инфекционных больных, — кивнул Эдик. — Вы уж лучше отдохните там , ребята, перед тем как вести нас обратно. Только не дышите в нашу сторону. И не снимайте своих масок. Впрочем, я не знаю, как пойдут дела с доком. Не от меня это зависит.

— Ясно, — буркнул один из охранников. Грубить не стал — пять рублей сделали его вежливым и обходительным.

Кондратьев встретил косков сразу после шлюза, отпустил охранников.

— Свободны, ребята. Мы поладим с пациентами, они ведь не станут на меня бросаться? — доктор хихикнул — в том, что ему ничего не угрожало, он был уверен.

— Здравствуйте, Матвей Игнатьевич, — вежливо склонил перед эскулапом голову Цитрус.

— Привет, док, — буркнул Дылда, что было для него высшим проявлением вежливости.

— Привет, здоровяк, — улыбнулся доктор. Седина блеснула в ровном проборе прически. — У меня в лаборантской есть большая пачка печенья. Пойдем, ты сможешь пожевать! И запить сладким чайком.

Дылда даже затрясся.

— Люблю я вас, док!

— Люби уж лучше свою резиновую подружку. Что ж ты ее с собой не взял? Не боишься, что в твое отсутствие ее кто-то обидит? Она ведь и защитить себя толком не может.

Дылда помрачнел.

— Вы думаете, могут?

— Надеюсь, всё обойдется, — Кондратьев улыбнулся, радуясь, что ему удалось посеять в душе великана сомнения. Характер доктора отличался патологической пакостливостью. — Чем хороша твоя подруга — никому не откажет. Но ей ведь это в радость, правда?

Дылда помрачнел еще больше.

— А ты займись печеньем. Мы с твоим грамотным другом переговорим наедине.

Кабинет тюремного врача представлял собой любопытное зрелище. В первую очередь любому посетителю в глаза бросались три скелета. Один из них принадлежал человеку. Клыки и вытянутый череп другого указывали на то, что при жизни скелет принадлежал рангуну. А третий, маленький, похоже, подарил науке таргириец. Ребра этого скелета были покрыты множеством мелких дырочек.

— Глюмзии поработали, — охотно объяснял посетителям Кондратьев. — Очень любопытный экземпляр! Сам кости вываривал, сам скелет собирал… Ручная работа!

Помимо скелетов, в кабинете имелся огромный стол, диван и два кресла, стеклянный шкаф с инфокристаллами, медицинским оборудованием и даже с бумажными книгами. Между креслами стоял небольшой журнальный столик.

Доктор указал Руке на одно из кресел, сам уселся в другое. Эдик достал из-под робы бутылку коньяка, водрузил ее на столик.