Бунт при Бетельгейзе

«Живой! Слава тебе, покойный дедушка… Но где я? Да ведь это санаторий, — сообразил он, силясь поскорее выплыть на поверхность. — Я здешнему главврачу должен пятьсот рублей. Обещал доставить бильярдный стол из настоящего дуба для его кабинета. Задаток взял, а шикарного стола доктор так и не увидел… А в санаторий меня привезли потому, что он совсем рядом с кварталом красных фонарей. Ближе, чем больница, раза в три. А вид у нас с Розой, наверное, был неважнецкий. Особенно у нее, хе-хе… Рука-то заживет».

В бассейне, по счастью, народа не оказалось. Дело шло к вечеру, пациенты все ужинали. Только и без свидетелей легавые сразу поймут, куда делся задержанный. А бегают они быстро…

Эдвард подгреб к лесенке, с трудом выбрался из бассейна. Плавать с одной рукой, а тем более лазить по лестницам — удовольствие ниже среднего.

— Подонки! Вкололи бы хоть что-то обезболивающее! — заорал Эдвард. — Попадетесь вы мне еще, грязные скоты!

Оставляя на чистом кафельном полу мокрые следы, он помчался по пустым коридорам, мимо запертых дверей и удобных кожаных диванчиков. Так и хотелось опуститься на один из этих диванчиков и отдохнуть хотя бы чуть-чуть… Но расслабляться никак нельзя. Если он попадет в лапы к прокурору или местным копам — это смерть. Если его поймают громилы Швеллера или Иванова — тоже смерть. Если он попадется доверенным людям Кухарки — смерть будет особенно мучительной.

— Валить, — сквозь зубы стонал Цитрус, — валить с этой проклятой планеты. Грязная планетенка! Вонючие бородавочники!

Он резко остановился. У выхода из здания маячил охранник в черной форме. Рацию держал возле уха, хотя выплевываемые ею слова слышно было даже отсюда: «Задержать… опасный преступник… бдительность… оружие применять в случае крайней необходимости…» Эдик закрутился на месте, метнулся в один из коридоров и побежал по нему. Стал толкать подряд все двери — какая-нибудь наверняка окажется незапертой, через нее он попадет в комнату и вылезет в окно.

В санатории, между тем, начинался форменный переполох. Слышались крики и топот множества ног.

Заперто! Заперто! Заперто! Проклятие! Цитрус бился в дверь за дверью. Толкал плечом, скрипел зубами от накатывающей волнами боли — рука пульсировала. Вот, открыто! Ввалился в комнату и угодил в объятия массивной толстухи.

— Ты пришел, мой сладкий, — пробасила она, подхватила Эдварда на руки и понесла его куда-то.

— Ты что, выдра-а-а?! — завизжал он и забился в ее массивных лапах, как пойманная в сеть мелкая рыбешка.

«Выдра» швырнула Эдика на двухспальную кровать, сама бухнулась сверху, придавив его массивным бюстом так, что он не мог даже вздохнуть. Только захрипел придушенно и распахнул рот, чтобы глотнуть хоть немного воздуха.

— Пришел всё-таки, — жарко зашептала толстуха. — Шалунишка! Гадкий маленький пупсик! А я догадалась… да, догадалась сразу. Даже дверь не стала запирать… так и знала, что ты придешь.

— Пусти… и… и, — прошипел Цитрус, голос его звучал, словно воздух, выходящий из пробитой шины. Он задергался всем телом, почувствовал, что дама шарит под своими необъятными телесами, нащупывая мужское достоинство Эдварда. В жизни ему приходилось бывать в разных передрягах, но никогда еще он не жаждал так вырваться на свободу, как сейчас.

Он сфокусировал свой взгляд на лице ведьмы, разглядел крупную, поросшую волосами родинку на кривом носу, подбородок, с которого она недавно, похоже, соскоблила щетину. Бородатую женщину он видел второй раз в жизни. И первый — так близко.

Чудом извернувшись, Эдик ткнул пальцем в обезумевший от страсти глаз водянисто-зеленого цвета.

Толстуха заверещала, отпрыгнула назад. Цитрус выпущенным из пращи снарядом ринулся к окну, распахнул его и, не глядя, сиганул на улицу. Угодил в полные доверху помойные ящики, повалил их, больная конечность погрузилась в зловонную жижу. Содержимое ящиков расплескалось по асфальту. Эдвард прокатился по нему, скользя, как по льду. Некоторое время он лежал, не двигаясь — не мог прийти в себя от охватившего всё его существо чувства глубокого омерзения. Затем что-то взорвалось неподалеку, обдав его дождем осколков. В десяти сантиметрах от своего носа Эдик разглядел горлышко пивной бутылки. Повернул голову и увидел, что обиженная толстуха метит в него очередной стеклопосудой. Бросок. Цитрус вскочил на ноги, оскальзываясь на банановой кожуре и арбузных корках, поспешил прочь.

Из внутреннего двора санатория, миновав железные ворота, он выбежал стремительно, стряхивая с себя текущую с рукавов мерзость, и наткнулся на одного из копов. С такой силой, что тот даже охнул, когда Эдик врезался в него на полном ходу и обхватил здоровой рукой. Пару мгновений мужчины стояли, обнявшись, потом Цитрус попятился. Коп уставился на свою безнадежно испорченную форму — всю в потеках зловонной жижи. Тяжелые, мутные капли стекали и падали на форменные ботинки. Придя в себя от шока, он поднял красное от гнева лицо на преступника. Но того уже и след простыл.