Бунт обреченных

Я проснулся утром после кошмара, мучившего меня ночью. Рядом со у мной на ковре безмятежно спала женщина, прижавшаяся влажной спиной к моей груди, а ее бедра находились в ложбинке между моими согнутыми в коленях ногами и животом. Солнечный свет пробился сквозь мутный пластик, и рядом с нами на ковре расплылось горячее желтое озеро, а в солнечной дорожке плясали полчища пылинок.

Я чувствовал спокойное, размеренное биение сердца Алике, говорившее мне, что она спит, ровное, едва слышное дыхание и еле заметные подъемы и опускания ее груди.

Меня постоянно преследовал один и тот же сон: я и мои товарищи по оружию в скафандрах шагаем по пыльной, выжженной равнине старого, почти мертвого мира. В небе беспощадно сияет голубое солнце, глубокая дыра, словно вход в другое измерение, бросавшее зловещие белые тени на оранжевую землю.

Мы шли, а туземцы ждали нас на другой стороне равнины. Они были безволосыми человекоподобными созданиями с кожей, напоминавшей старые дубленые шкуры. Их мы собирались повесить на стены лачуг в качестве трофеев раньше, чем их обладатели могли себе это представить.

Местные жители терпеливо и, я бы даже сказал, безразлично ждали нас, и в этом их безразличии была недюжинная смелость — они прекрасно знали, что произойдет. Мы подняли свое оружие и убили их всех; огонь выстрелов был настолько ярок, что затмил собой тусклое голубое солнце.

Господа, как нам казалось, одобрили наши действия, но разве они в этом признаются? Они не существуют в реальном мире, не могут чувствовать, не могут одобрять. Все, на что способны машины, так это констатировать факт, что мы выполнили их инструкции правильно.

Следующим этапом стала отправка их создателей, а ныне слуг, голубых поппитов, очищать планету от обломков. И прибыли красноглазые твари с открытыми красными ртами, не очень разумные, но способные подбирать, то есть работать, как муравьи или машины.

Алике начала просыпаться, прильнув ко мне, вздыхая, зевая, и я мог ощутить, как перекатываются мускулы под ее кожей, как двигаются, скользя по моим бедрам, ее ягодицы. Она, слегка повернув, запрокинула голову и краем глаза взглянула на меня.

Женщина слабо улыбнулась. Она выглядела довольно смущенной.

Наклонившись, я нежно поцеловал ее:

— Доброе утро, Алике… — Ото сна голос охрип и походил на шепот.

Ее собственный голос звучал на удивление мягко и чисто:

— Никогда не думала, что ты снова будешь со мной.

— Я тоже.

Она окончательно проснулась и, повернувшись, прильнула ко мне всем телом, а потом поцеловала.

Ее губы пахли сном, мной, моей кожей. Я лежал неподвижно, боясь сбить ее настрой. Сделав паузу, женщина немного отодвинулась, дав мне возможность заглянуть ей в глаза, словно затуманенные от слез.

— Я все еще люблю тебя, Ати. Не думала, что через столько лет после твоего отъезда еще способна любить тебя.

Прижав ее к себе, я задумался над ответом. Что мог я сказать? Соврать, прекрасно зная, что через несколько недель отпуск закончится и я вновь уеду, забыв про любовь, про нее, про прошлое и настоящее? Оставить Алике с разбитым сердцем? Или сказать правду — жестоко обойтись с любящей женщиной, оттолкнуть ее, признавшись, что она исчезнет из моей жизни, воспоминания сотрутся, уступив место другим, заявить, что наши детские мечты были всего лишь глупостями? Но вместо этого мои губы произнесли:

— Я никогда по-настоящему не забывал о своих чувствах к тебе, Алике. И, наверно, по этой причине я вернулся.

Со своей загадочной полуулыбкой на лице она положила руку на мой живот, нежно провела по нему, ощущая окрепшее доказательство моего желания. Я испуганно подумал, не разрушит ли грубая проза жизни ее романтический настрой, но женщина улыбнулась еще шире:

— Я рада, что ты вернулся.

— А мне так и вовсе показалось, что я никуда не уезжал.

Поздвтракав, мы оделись, обмениваясь жизнерадостными, игривыми репликами, радуясь вновь приобретенной дружбе, и вышли из дома. Для августа и для Новой Каролины утро оказалось довольно прохладным. Мы шли вдоль старой железной дорога по направлению к лесу, раскинувшемуся за. зданием школы, следуя нашему давнему маршруту. Как и прежде, болтали, держась за руки, и отчаянно лицемерили, ну, по крайней мере я. Алике, казалось, была довольна нашей прогулкой и тем, что идет рядом со мной. Меня неотступно преследовала навязчивая мысль спросить о ее работе, но мне стало почему-то страшно. Я боялся услышать правду, не хотел ее знать.

Тропинка, ведущая вдоль Болин Крик, хорошо сохранилась, но деревья стали выше, расстояния между ними больше, кустарник разросся. Лес приобрел свой первоначальный, девственный вид, каким его увидели европейцы, ступившие на землю Каролины шесть веков назад.

Это дело рук местных жителей, собравших и сжегших сломанные сучья, чтобы в этих местах поселились олени, жившие здесь еще со времен Неолита…

Вскоре Алике отпустила мою руку и, придвинувшись ближе, обняла меня за талию. Мне ничего не оставалось сделать, как предпринять то же самое — так гораздо удобнее передвигаться. На мгновение мне показалось, что я сплю.