Бунт атомов

Наконец уставшие нервы потребовали отдыха.

Было ясно, что такая бестолковая беготня по улицам огромного города не могла привести ни к какому результату. Надо было действовать обдуманно. Но к кому обратиться за помощью в этом чуждом человеческом муравейнике?

И вдруг он вспомнил, что обещал вчера редактору "Rote Fahne" быть у него не позже полудня. А вместо этого он мыкался по улицам, как влюбленный гимназист, вздыхая и охая. Это было из рук вон плохо.

Через четверть часа инженер был у подъезда редакции, и вовремя: редактор садился в автомобиль, и вид у него был встревоженный. Он жестом пригласил Дерюгина сесть рядом с собой, и они помчались к Моабиту.

- Вы явились кстати,- сказал редактор Эйке, оглядываясь с еле сдерживаемым волнением,- еще несколько минут, и вы застали бы там других хозяев...

И добавил в ответ на вопросительный взгляд спутника:

- Обыск и арест. Любезные гости сейчас переворачивают у меня все вверх дном. Ну, пусть развлекаются. Наше место теперь там,- он протянул руку к дымному облаку над трубами заводов впереди. Потом, будто вспомнив что-то, обернулся снова к Дерюгину.

- А знаете, кто был у меня полчаса тому назад? Один из ваших соотечественников...

- Горяинов? - невольно вырвалось у Дерюгина. Эйке кивнул головой и усмехнулся.

- Довольно забавный экземпляр человеческой породы...

- Просто сумасшедший, по-моему,- ответил инженер, вспоминая вчерашний разговор.

- Как вам сказать? Вернее, доведенный до логического конца живой парадокс современного общества. Он, по-видимому, в восторге от всего случившегося; улыбается гримасой костяка и потирает руки в предвкушении невиданного спектакля...

- Фигляр, паяц... Зачем он был у вас? - спросил Дерюгин, представляя себе с содроганием взгляд запавших под голым черепом глаз вчерашнего собеседника.

- Не знаю толком,- пожал плечами Эйке,- профессиональное любопытство журналиста, быть может... Между прочим, в обмен на то, что он узнал или хотел узнать у меня, он и мне привез новости. Рассказывал о судьбе этой злополучной девушки.

- Кого? - вскинулся вдруг Дерюгин, с силой сжимая руку собеседника и потрясенный внезапной дрожью.

Редактор в изумлении взглянул на инженера и вдруг опустил глаза, пряча мимолетную улыбку в углах жесткого рта.

- Дочери покойного Флиднера,- ответил он спокойно, наблюдая исподлобья, как густая краска медленно заливала лицо Дерюгина.

- Что же с ней? - с трудом выдавил из себя тот.

- Ее упрятали в лечебницу для душевнобольных за сообщение о грозящем мировом пожаре.

Дерюгин чуть не задохнулся от неожиданно свалившегося груза. Он побледнел так, что Эйке взял его за руку и сказал, указывая на улицу, по которой все с большим трудом пробиралась машина.

- Теперь не время думать о личных делах. Взгляните сюда: здесь разгорается пламя, в которое мы бросили искру...

В самом деле, вокруг творилось что-то необычайное. Улица запружена была народом. Группы синих блуз выливались из ворот заводов, хлопали двери маленьких домиков, и живой поток метался взад и вперед, будто волны, налетевшие вдруг на преграду и закружившиеся в пенистом водовороте, прежде чем хлынуть разом через препятствие. Дерюгин несколько минут молча смотрел на взбудораженное человеческое море.

- Вы правы,- ответил он, наконец,- наше место здесь... Но все же мне хотелось бы знать...

Эйке в нескольких словах рассказал своему спутнику то, что ему было известно о судьбе Дагмары.

- Откуда обо всем случившемся узнал этот беззубый Мефистофель? спросил инженер, выслушав молча рассказ редактора.

- Со слов молодого Флиднера, с которым он видался сегодня утром.

- А этот хлыщ ничего не предполагает предпринять, чтобы освободить сестру?

- Горяинов говорил, что, по его впечатлению, он сам был бы рад запрятать ее еще покрепче.

Лицо Дерюгина потемнело, и руки невольно сжались в кулаки.

- Посмотрим,- процедил он сквозь зубы, хотел было еще что-то спросить, но в это время машина окончательно стала, окруженная плотной стеною голов и рук, и гул голосов повторил имя Эйке, узнанного ближе стоявшими.

Редактор стал на сидение автомобиля и поднял руку. Прокатившись до последних рядов, постепенно улегся шум людского моря, и над притихшею толпою звенели и бились острые, четкие слова, в унисон которым стучали удары тысячи сердец.

Дерюгин слушал и чувствовал, как захватывает и его эта волна, как все его существо подымается ей навстречу и дышит тем же вздымающимся ритмом.

Образ девушки с пепельными волосами отодвинулся в глубину, растворился, слился с необъятным морем людским, в котором он и Эйке были будто пловцами, взмываемыми то там, то здесь на пенистые гребни, чтобы затем снова погрузиться в колышащиеся недра.

Инженера охватило странное состояние полусна, полубодрствования; картины сменялись одна другою, и порою ему казалось, что он когда-то не то в далеком прошлом, не то в смутном тумане сновидения видел все это, метался и колыхался в живом потоке. Он смутно помнил рядом с собой Эйке, вокруг которого всегда гуще и лихорадочнее завивался водоворот, и глубже трепетала тысячеголовая сила.