Бунт Афродиты. Tunc

Я, как приличествует, извинился, что заставил себя ждать, и был дружно прощён всеми; скоро мы уже с воем неслись мимо берега Босфора, снимая носом белую стружку с мраморной поверхности моря и оставляя за собой глубокий след. Приближавшийся город был словно роспись на огромном театральном занавесе — колеблющаяся, молочнобелая, угадываемая, с контуром, дрожащим, как марево. Прекрасно было сидеть в нескольких дюймах от воды, полностью отдавшись ощущению движенья, и смотреть на несущуюся навстречу водную гладь. В такие мгновения мысли блуждают по своей прихоти, уносятся к созвездиям, к облакам. Я подумал о способности Иокаса читать чужие мысли, сравнил с собственной: никакой эзотерики тут нет. Если мысленно сосредочиться на комто, сосредоточиться понастоящему, можно увидеть его астральное тело, находящееся, так сказать, в развитии: можно провидеть, каким оно может стать. Так, с иронией вопросил я себя, уж не значит ли в таком случае, что все мы — маленькие Фаусты? И скажи, умник, что ты провидишь в гладком благостном облике мистера Сакрапанта, который сидит рядом с тобой, держа в руках священный портфель, оказавший такое странное влияние на мою жизнь. «Сакрапант? Гм. Дай подумать». Все это было до того, как он свалился с неба. Слова возникли сами собой: «Дело 225. Илайес Сакрапант. Всю жизнь слушал турецкую музыку — трансцендентально монотонную музыку. Жена только что не молится на него, постоянно доводя его своей любовью до нервного срыва». А мистер Сакрапант тем временем говорил не умолкая и показывал на места, представлявшие интерес для туриста. (Как путешествие ограничивает ум!) Я кивал, показывая, что слушаю его, но про себя благословлял спасительный ровный гул мотора. Затем, продолжая разговор со своим вторым «я», фаустовским, я избрал другую фигуру для рентгеновского, так сказать, исследования: Бенедикту! Тут самообладание окончательно покинуло меня. Перед глазами развернулся веер моментальных снимков того холодного лица — его естественная красота, подвижность, выразительность. Дело 226, так сказать. «Она живёт, испытывая истинный ужас, — но для этого нет основания. Она не понимает, что точно так же, как не каждому даны способности к искусству, так и другие вещи, вроде любви или математики, могут раскрыться только своим адептам. Её случай настолько безнадёжен, что комуто необходимо, совершенно необходимо полюбить её». Эти мысли так испугали меня, что чуть ли не каждый мой волосок встал дыбом.

Вайбарт жил за Перой, в скромном, но удобном домике с пальмовым садом. Здесь же он и занимался делами, большей частью касающимися людей бизнеса. Гостиная была превращена в офис с немногочисленными папками с документами и гостеприимно распахнутым буфетом, полным бутылок. Внимательно, но быстро он просмотрел бумаги, которые я достал из портфеля, и в изумлении разинул рот. Потом поднял роговые очки на лоб и сказал:

— Господи Иисусе, приятель, ты самто это читал? Я утвердительно кивнул, добавив:

— Но я не юрист и не обнаружил никаких подвохов.

— Подвохов! — Он издевательски засмеялся и в возбуждении прошёлся по комнате. — Дорогой мой, ты обратил внимание на скользящую шкалу авторских отчислений, на размер предварительного гонорара? Подписывай договор о сотрудничестве не раздумывая, слышишь? Они предлагают тебе не только роялти за твои изобретения, но и продвижение их на рынке; и, словно этого недостаточно, ещё обеспечить всем необходимым все, какие вздумаешь проводить, эксперименты. — Он сел и на секунду задумался. — Даже не знаю, что сказать. Если хочешь, я посмотрю документы повнимательней, но, право, на первый взгляд…

— Мне казалось, все это слишком хорошо, чтобы быть правдой: гдето они хитрят.