Бунт Афродиты. Tunc

— Я возвращаюсь с катером, — сказал он. — Через полчаса за вами придёт человек с фонарём и проводит на виллу, где вас будет ждать мистер Иокас — собственно, они оба.

— Оба брата?

— Нет. Вчера вечером прибыла миссис Бенедикта. Она остановилась на другой вилле и пробудет здесь несколько дней. С ней вы тоже встретитесь.

— Понятно. А сколько пробуду здесь я?

На лице мистера Сакрапанта отразился испуг.

— Ну, пока вы… Не знаю, сэр… столько, сколько потребуется, чтобы завершить ваше дело с мистером Иокасом. Как только вы с ним встретитесь, все прояснится.

— Вы когданибудь слыхали о Сиппле? — спросил я.

Сакрапант с мрачным видом задумался, потом помотал головой.

— Нет, не доводилось, — наконец ответил он.

— Я подумал, что раз уж вы знаете графа Баньюбулу, то, возможно, знаете и Сиппла, знакомы с ним.

Сакрапант с несчастным видом смотрел на меня, потом вдруг лицо его прояснилось.

— Если только вы не имеете в виду архидиакона Сиппла. Ну конечно! Англиканский священник.

Похоже, дальнейшие расспросы были бесполезны, и я перевёл разговор на другую тему. Мы шли с ним к пристани по извилистым тропинкам в облаке какогото густого аромата — может, это была вербена?

— Ещё один вопрос, — не смог удержаться я. — Кто была та молодая женщина, которая смотрела, как мы причаливаем? Там, наверху, среди деревьев. Потом она исчезла в той рощице.

— Я никого не видел, — сказал Сакрапант. — Но в той стороне находится вилла мисс Бенедикты; впрочем, мистер Чарлок, это мог быть и ктонибудь из гарема. Там все ещё живёт довольно много пожилых тётушек и гувернанток. Мистер Мерлин был очень великодушен по отношению как к своим родственникам, так и к слугам. Да, это могла быть и её учительница английского или французского — они обе ещё живут там.

— Это была молодая, красивая, темноволосая девушка.

— В таком случае это не мисс Бенедикта.

Он распрощался с видимым сожалением; я чувствовал, что ему самому очень хотелось бы получить приглашение к столу Пехлеви. Но его не пригласили. Он дважды уныло вздохнул и снова занял место в катере. Команда была турецкой, но капитан — грек, поскольку говорил с Сакрапантом на родном языке, чтото рассказывая о свежеющем ветре. Мой друг нетерпеливо отвечал, предусмотрительно пристраивая шляпу за спиной, чтобы защитить её от ветра и брызг. Катер отошёл от пристани, и Сакрапант сдержанновежливо помахал мне.

Я немного постоял, наблюдая, как гаснет свет над розоватолиловыми холмами и лощинами азиатского берега. Потом пошёл обратно на виллу. Ктото уже зажёг в комнатах керосиновые лампы, и вокруг их белого шипящего пламени плясали резкие тени. Я побрил своё отражение, прыгающее в зеркале ванной, и облачился в летний костюм, который захватил с собой. Я умиротворённо сидел на боковой террасе, когда увидел среди деревьев фонарь, медленно приближавшийся к вилле. Фонарь нёс толстый мажордом, который встречал нас на пристани. Он поклонился, и я без лишних слов медленно последовал за ним по крутой тропинке через сады и кустарник туда, где в некоем зале (который мне трудно было представить) поджидал меня к обеду мой хозяин Иокас Пехлеви.

(Какое удовольствие вспоминать обо всем этом, дорогой мой дактиль, потому что, кажется, это было сто лет назад.)

Было немного жутковато и одновременно приятно подниматься на холм вслед за лучом фонаря, который выхватывал из темноты нематериальные силуэты строений. В кустарнике ухали совы, густой ночной воздух был насыщен пронзительными ароматами цветов. Мы прошли среди руин какойто четырехугольной постройки, потом мимо псарни, нырнули под арку, последовали дальше, вдоль стены разрушенной башни, и поднялись по широкой, украшенной флагами лестнице. Перед нами предстало ярко освещённое массивное главное здание. У меня мелькнула мысль, что его построил какойто турецкий хан по образцу каравансараев — вокруг главного двора с фонтаном; я слышал, или мне почудилось, как хрустят сеном мулы или верблюды, как подвывают мастифы. Дальше, через массивную главную дверь и по коридору, освещённому довольно изящными калильными лампами. Иокас сидел за длинным дубовым столом, вполоборота к двери, впустившей меня, и смотрел мне в глаза.