Бунт Афродиты. Tunc

— В век детективных историй без этого не обходится. Но, боюсь, ваши фантазии далеки от реальности. Просто представьте, что я человек простой, ужасно прозаичный, но немного стеснительный — может, даже болезненно стеснительный, если хотите. Я правду вам говорю.

— Нет, — возразил я. — Не подойдёт.

— Господи милосердный, почему? Разговаривая с ним, я запустил руку в серебряную вазу, стоявшую возле телефона, и, перебирая кучу белых визитных карточек, зачитал ему приглашения — от посольств и клубов, отдельных персон и обществ. Я знал, что каждое утро из фирмы приезжал секретарь, чтобы разобрать его общественную корреспонденцию. В левом верхнем углу каждой карточки он ставил аккуратный комментарий своим красивым секретарским почерком. На одних писал: «Откажите, пож.», на других — «Примите, пож.».

— Странно для стеснительного человека, — сказал я, в то же время слегка стыдясь того, что так бесцеремонно веду себя в его личных владениях, — странно для стеснительного человека принимать приглашение на ланч в Букингемском дворце по случаю приёма турецкой торговой делегации.

Он снова раздражённо кашлянул и сказал, сдерживаясь:

— Но, Чарлок, этого требуют интересы фирмы, разве непонятно? Я не могу позволить себе поступать иначе; кроме того, приглашения из Букингема по сути дела — приказ, вам это известно.

Да, пожалуй, мне это было известно, и все же…

— Полно, Феликс! — сказал он примирительно, словно уговаривая ребёнка. — Верьте мне, в мои добрые намерения в отношении вас. Ведь я же никогда не подводил вас, правда? Правда?

— Совсем наоборот, — ответил я с самым настоящим отчаянием.

— И вы знаете, как мы беспокоимся о Бенедикте. Уверяю, вы не единственный, кто проявляет заботу о ней. Иокас ведь говорил вам об этих злополучных повторяющихся приступах? Но это происходит только периодически и никогда не длится долго. Это должно дать вам надежду, как всем нам. А что до встречи — остаётся пожелать, чтобы в следующий раз нам повёзло, вот все, что я действительно могу сказать. — Я хмыкнул. — О, вот и мой самолёт. — Сквозь его голос слышалось объявление по громкоговорителю. — Я должён идти, — сказал он с коротким вздохом. — Не сможете ли передать Али, чтобы отпустил машину? Благодарю вас. Ну, прощайте, Феликс… — Слабый щелчок в трубке, и нас снова разъединили.

Я вернулся к камину, чтобы допить, что оставалось в стакане, и поразмыслить о маленькой фотографии в серебряной рамке. Кот кудато скрылся. Слышно было, как в кухне возится слуга. Я сидел, погруженный в свои мысли, глядя в огонь и едва не засыпая. В любом случае, подумал я, нужно ещё раз взглянуть на руки Джулиана, хотя бы из любопытства. По крайней мере, он не мог мне этого запретить! Странно было чувствовать себя, словно нищий, просить встречи, как милостыни, а потом вдруг снова впадать в ярость и мучиться раскаянием. Едва я услышал его голос, меня захлестнула волна симпатии к нему. Я растаял. Меня озадачивала подобная собственная двойственность — и я предположил, говоря словами Нэша, что все это объясняется нервным напряжением, психологической усталостью, вызванными трудными отношениями с Бенедиктой. В старину такое состояние называли более выразительно — нервная лихорадка. Мы не можем установить причину болезни или неадекватного поведения человека — когда, к примеру, происходят мозговые или нервные нарушения, — мы только и в состоянии что пришлёпнуть к ним медицинский термин, както назвать, даже если это название не имеет никакого смысла.