Бункер разбитых сердец

– Ах, вот как, тогда представь, что сюда пришел твой чекист, а я, ради тебя, по его прихоти стал бы жрать его дерьмо. Ради тебя, дочь. И как бы тебе такое понравилось? Тебе бы стало легче после такого позора твоего отца? Не захотелось бы тебе остановить меня, даже ценой своей жизни?

– Боже, что вы говорите, папенька?! – воскликнула Анна и зарыдала, обливаясь слезами. Но поняла притом, что отец несомненно прав. И глубоко осознала его теперешнее состояние души.

Владимира Спиридоновича Сутулова эти слезы не тронули, и он ушел в дом, с силой захлопнув за собой дверь.

Анна рухнула в кресло, продолжая сотрясаться от рыданий. Она осталась не то что непонятой, но еще и оскорбленной до самой глубины души. И ладно бы оскорбившим ее был кто-то чужой. Но это родной отец! Мало ее сегодня оскорбили?! Унизили, втоптали в грязь! Так еще и он ругается, как портовый грузчик! Она никогда не слышала от отца таких выражений. Сейчас – впервые, да еще и в свой адрес! Это было невыносимо.

В первый момент вообще возникло желание покончить с собой. Но, немного успокоившись, поняла, что тогда ее жертва будет уж совсем напрасной. Если уж взяла на себя такую миссию, то нужно нести крест до конца и доказывать свою правоту не слезами и резанием вен, а делами, которые принесут несомненную пользу семье. Но! Если Аркадия она до этого просто презирала, то сейчас, спроецировав на него всю свою обиду, люто возненавидела. И не могла представить себе, если он снова объявится, как сможет утерпеть и не плюнуть ему в лицо.

Самохваленко же, совершенно о том не ведая, наоборот, находился в приподнятом настроении и, уже ложась спать в своей городской коммуналке, только и грезил об Анне. Заветную шкатулку с ее фотокарточкой и медальоном он положил под подушку, и ему казалось, что сама Анна сейчас находится с ним в одной постели. И уже не представлял, как сможет расстаться с этими вещами. Как можно своими руками отдать такую реликвию, которая так драгоценна может быть лишь для него? Сон никак не шел, и Аркадий стал размышлять на эту тему. Если отдать это товарищу Тупину, это совсем не будет значить, что семья Сутуловых будет защищена. Как раз наоборот, создастся впечатление, что у них много чего есть. Только отдают нехотя. Частями. Уж лучше расписать так, что они в полном нищенстве, даже карточек продовольственных не имеют. Что соответствует действительности. И что он самолично все три дня только и знал, что обыскивал каждый угол их дома и даже подсобные помещения, но так ничего и не нашел. Для яркости картины можно придумать, что еще и «наганом» грозил и к стенке ставил самого Сутулова… Или даже инвалида Колю. Но так ничего и не добился. А стало быть, семья эта чиста и придраться не к чему.

Вот к таким мыслям Аркадий Самохваленко и пришел. Поначалу успокоился, но вскоре снова впал в сомнения. А кто же он сам теперь после этого? Предатель? Враг революции? Изменник партии? Как его-то назвать после такого? Теперь он и сам заслуживает расстрела, как сомнительный элемент. Тут ведь получается, нашим и вашим спляшем. А ведь это либеральничество. Как раз то, что жестко критикует сам товарищ Ленин и его соратники. Да и Дзержинский самолично расстрелял бы такого своего сотрудника.

Проворочавшись на провисшей железной кровати почти до рассвета, Аркадий не выдержал и, вынув из-под подушки шкатулку, стал искать для нее место поукромнее. Обойдя комнату по периметру при тусклом свете свечного пламени, он простучал зачем-то стены, заглянул в чугунную печку, что шла в потолок, даже в золе покопался, но, вспомнив вдруг, как однажды, изымая буржуйское добро в одном из богатых домов, вынимали сокровища из-под пола, сразу определился. Благо топор и гвозди имелись. Подковырнув одну из половых досок, что шла поперечником от порога, сунул под нее руку. Место есть. Аккурат для тайника хватит. Еще раз полюбовался фотоснимком Анны, даже прильнул к нему губами, и снова обернув тряпицей свои реликвии, спрятал. Доску решил приколотить обратно в более подходящее время. Негоже сейчас обухом греметь да соседей будить ни свет ни заря. Не надо привлекать к себе лишнее внимание.

Только после всех нехитрых манипуляций он наконец забылся тревожным сном. Сном чекиста, полюбившего классового врага. И вот с этого дня в нем и поселился страх. Страх, который уже не отпустит его до конца дней.

Поспать удалось всего-то три с половиной часа. Но перед товарищем Тупиным Самохваленко предстал во вполне сносном виде, не считая красноватых прожилок в глазах. Он уже мысленно подготовил свой устный доклад, который начальство непременно потребует изложить впоследствии и письменно.

* * *