Бунин, Дзержинский и Я

Сохранилась записка педагога Н.Н. Ермолинского по вопросу воспитания великих князей. Имея отношение к более позднему времени, она тем самым еще резче высветляет проблему, с которой столкнулся в свое время наш герой. «С сотню лет тому назад жизнь текла спокойно и медленно. Барин-вотчинник, выезжая, например, по делам в столицу, уже за месяц до отъезда начинал собираться: вытаскивались с антресолей сундуки, красились форейторские седла, неторопливо обдумывались поручения, покупки и тут же записывались ровным, спокойным почерком… Потом шла длинная, бесконечная дорога, подолгу останавливались на почтовых станциях и терпеливо ожидали перемены лошадей или починки экипажа… Во всем, что делалось, не было заметно ни тени торопливости: художник просиживал над картиной 30 лет, писатели писали шеститомные романы; переписчики сами себе точили перья, прежде чем покрывать чистый лист мелким и вычурным почерком; сенные девушки пряли и ткали вручную под аккомпанемент песен. Повсюду шла работа прочная, но медлительная… В наши дни, чтобы собраться в путешествие на край света, достаточно часа. Из окна летящего с головокружительной быстротой поезда или мотора вы не успеете различить окрестности. Остановка на станциях уже редкость. Усадебной жизни почти нет. Поместья сменены дачами и курортами. Художники на полотне успевают давать только настроения или впечатления от природы. Литература с шеститомного романа перешла на коротенькую повесть. Гусиное перо сменилось пишущей машинкой, письмо – телефоном, ручная работа – фабричным производством, и все человечество торопится, летит, как будто продолжительность его жизни сократилась на три четверти… Кроме этих изменений нельзя забывать, что их высочества переступают порог юности с особыми правами и при наличности особо благоприятных условий существования. Со дня совершеннолетия, имея почти все русские знаки отличия и с этих же пор вполне обеспеченные материально, они не только могут, но, по словам императора Николая I, обязаны оправдать в глазах Монарха и народа свои исключительные права и привилегии. Ведь они стоят так высоко, так на виду, что вся Россия знает их жизнь, повторяет их слова, даже часто следует их примеру. Кто, как не они, при наличии материальной обеспеченности и всех знаков отличия, полученных еще в юности, могут явиться для Государя «без лести преданными»? Кто, как не они, так высоко стоящие над толпою, обязаны явить собою пример людей, окупивших громадные, дарованные им права, еще большими великими делами? Общество ждет от них этого и надеется». Романтический пафос преподавателя имел основу под собой прозаическую – великие князья не знали России, ее народ, не имели ясных и твердых ответов на запросы времени, волю и характер теряли в замкнутом пространстве избранного круга, образование их ограничивалось военными дисциплинами. «Перед ними редко открывались другие горизонты, кроме Марсова поля и Красносельского лагеря, не вырисовывалось других идеалов, кроме парадов, фойе оперы и французского театра. Как может ум, воспитанный на такой тощей пище, возвыситься до понимания крупных социальных и политических замыслов?» – вздыхала в своем «Дневнике» фрейлина А.Ф. Тютчева, проведшая при дворе 13 лет.

«Я не могу, – писала она в другом месте, – не ставить себе беспрестанно вопрос: какое будущее ожидает народ, в котором высшие классы проникнуты глубоким растлением (gangre-nees), благодаря роскоши и пустоте, и утратили чувство национальное и особенно чувство религиозное, а низшие классы погрязают в рабстве, угнетении и систематически поддерживаемом невежестве… Уже погибли все нравственные убеждения, всякий порыв, всякое идеальное стремление, всякие религиозные и политические верования, всякая способность к самопожертвованию».