Ан нет! Роковым для Пансиона оказалось его посещение Императором Николаем I 15 января 1829 года. Царь остался недоволен увиденным. Понять его в какой-то мере можно: Лицей и Пансион организовывались «для поднятия крайне низкого образовательного уровня чиновничества и государственного аппарата». А хорошо образованные выпускники шли в армию, а не на государственную службу. А как могло быть иначе, если в октябре 1823 года учебные заведения были выведены из-под начала Министерства просвещения и отданы в военное ведомство? Преобразования начались так решительно, что многолетний директор Антон Егорович Энгельгардт, создавший в учебных заведениях дух творческого свободомыслия, подал в отставку. После отъезда император прислал в Пансион директора Пажеского и всех кадетских корпусов генерала Демидова, в чьем подчинении находились в это время Лицей и Пансион. Демидов нашел, что гувернеры не исполняют своих обязанностей, что воспитанники имеют наружный «необразованный вид» и не могут ни стоять, ни ходить, ни отвечать. «Я не требую, – писал Демидов, – чтобы они имели военную поступь, стойку и отрывистый разговор, потому что это несовместимо с их одеждой. Но почтительный и открытый вид, благородная и развязная походка, приветливый разговор – необходимая принадлежность благовоспитанного юноши».
К сожалению, Демидова мало интересовало, что уровень подготовки в кадетских корпусах не шел ни в какое сравнение с качеством обучения в Пансионе.
Через три недели последовал указ: «…состоявший при Царскосельском Лицее Пансион упразднить».
Черная сумка с вензелями
Итак, после посещения Николаем I Пансиона и его закрытия Людвиг Ла Гранж соизволением царя был определен в один из Сибирских полков 1-й Уланской дивизии юнкером. Его имя находилось в списках Неаполитанских дворян Милано-Ломбардо-Венецианского королевства римско-католического вероисповедания. Ла Гранж был произведен в офицеры, получил права российского дворянства и 200 рублей ассигнациями на обмундирование. Кроме того, было приказано «означенного Ла Гранжа причислить к пайку из состояния его полка».
Ла Гранж произвел хорошее впечатление на начальство и товарищей. Красивый, с шармом далекой Италии, он был хорошо образован благодаря высококлассным преподавателям Царскосельского пансиона. И, что немаловажно в военной офицерской среде, он был выдержан и вежлив, без этих «гусарских штучек», когда буйность, задиристость, хвастливость и преувеличенное самолюбие ведут к конфликтам. Его сверстник и друг по Пансиону Николай Колюбакин – умный, смелый и благородный – не раз страдал из-за своей несдержанности, вспыльчивости. Будучи корнетом в Гродненском гусарском полку, он «оскорбил действием начальство» и был разжалован в солдаты. Снова заслужив звание офицера и сделав карьеру, стал начальником 3-го отделения Черноморской береговой линии – пост, равный званию военного губернатора, один из самых важных на Кавказе, – но опять был смещен за резкость и грубость против командовавшего им адмирала. Когда доходили вести о выходках Колюбакина, Людвиг всех уверял, что его старый друг добр и справедлив, но прозвище «немирный» так и осталось за Колюбакиным до конца его службы. Сам же Ла Гранж, несмотря на доставшуюся от матери итальянскую горячую кровь, подавлял свой темперамент французской выдержкой, присущей его отцу.
– Меня, кроме того, еще русский холод охлаждает, – любил говорить Ла Гранж в азартные минуты обществу офицеров и никогда не терял выдержки и не преступал границ вежливости.
Приступив к службе, Людвиг решил как можно больше узнать о себе. Он пытается разыскать родственников и имущество семьи. В полку он узнал о странной черной сумке, в которую может заглянуть теперь, после своего совершеннолетия. 14 ноября 1830 года он подал рапорт командиру 4-го эскадрона Сибирского Уланского полка ротмистру Петрову:
Рапорт был передан по инстанции.