Бумерит

Морин развернулся и медленно сошёл со сцены. Зал наполнила глухая, свинцовая тишина, в которой не было ни озлобления, ни согласия – только изнеможение. Скоро стало очевидно, что никто не аплодирует, и мы все почувствовали себя участниками молчаливой панихиды. Осознав, что сидим в тишине, мы ещё пять или десять минут молча оставались на своих местах, синхронно вдыхая меланхолию, стараясь вместе понять свою нежную грусть. Воздух согрелся, наполнился влагой, затих. Кое у кого на глазах были слезы, но никто не плакал. Некоторые смотрели прямо перед собой, как будто боясь пошевелиться и разрушить сферу исцеляющего отчаяния. Другие, словно под тяжестью невидимой скорби, склонили головы. Тишина как будто говорила: «Почему всё вышло именно так?»

А потом я услышал, как кто-то тихонько заплакал. Несколько человек начало аплодировать. Послышался слабый ропот недовольства. Один за другим, собравшиеся начали подниматься со своих мест и покидать зал.

– Ты идёшь к Хэзелтон, – спросил Стюарт по дороге к выходу. – Это довольно важно.

– Что? А, конечно. Обязательно. Пока.

7. The_ Conquest_of_Paradise@MythsAreUs.net (Покорение_Рая@МифыЭтоМы. net)

– Жаль, что ты пропустил несколько последних дней в ИЦ, Джонатан.

– Ну, ты ведь знаешь, что я уже был на двух вводных семинарах и, о-ля-ля, они взорвали мой маленький мозг.

– Вот именно, маленький, – улыбнулась Каролина. На ужин у доктора Хэзелтон она привела Катиша, молодого, привлекательного, горячего двадцативосьмилетнего индийца, родившегося и выросшего в Калькутте и получившего образование в Индийском технологическом институте Канпура, своего рода индийском МИТе. Катиш был на нескольких семинарах в ИЦ, и, судя по его взволнованным комментариям и тому, как гневно он хмурил брови, он не верил ни единому сказанному там слову; выражение его лица неизменно говорило: «Это война».

Однажды в перерыве между сессиями семинара я случайно услышал, как Катиш спорит с одним из профессоров ИЦ. «Вы думаете, что Индия – это просто склад странных старомодных религиозных ценностей. Вы думаете, что все мы Ганди. Знаете, почему ваша глупая киноакадемия дала фильму о нём столько Оскаров? Потому что Ганди – это воплощение голливудского героя: загорелый, худой и высоконравственный. Какое убожество! На нас больше не действует этот опиум для народа. Индия освободит Запад, потому что вы, колониальные свиньи, не можете сделать это самостоятельно». Я не слышал таких выражений лет с десяти. Звучало как одна из ранних тирад моего папеньки, пока в попытке спасти мир он не заменил марксистский жаргон языком мультикультурализма. Лицо профессора выглядело так, будто ему лечили корневые каналы, и когда Катиш замолчал, чтобы набрать в лёгкие воздух, профессор буквально сорвался с места и скрылся за дверью рядом со сценой.

Было ли что-то между Катишем с Каролиной? Или между Катишем и Бет? Или между Каролиной и Бет, как подозревала Хлоя, потому что считала, что все крикливые феминистки – лесбиянки? «Зачем ещё объявлять себя феминисткой?» – говорила она. («За тем, что за феминистками правда, ты безмозглая болтливая членососка», – огрызнулась однажды Каролина. В комнате стало очень тихо. «Я бы тебе ответила», – сказала Хлоя, – «но мне нужно время, чтобы понять, что из сказанного тобой может быть неправдой».)

Дом Хэзелтон был совсем небольшим, но находился в дорогом районе Кэмбриджа, что было очень необычно для дома профессора. К счастью, столовая в нем была достаточно просторной. Комнату украшали окна с изысканными секциями витража. Мы вшестером оказались за одной частью стола: Хэзелтон сидела слева от меня, Каролина – справа, Стюарт, Джонатан и Катиш – напротив. Ужин состоял из нескольких супов, что показалось мне довольно странным.

– Фуэнтес, Ван Клиф и остальные вчера действительно дали жару, – сказала Каролина. – Мне интересно, зачем они морочат всем головы? Похоже, что они сознательно провоцируют нас, ведь все говорят, что сами по себе они очень милые.

– Ким говорит, это проверка, – добавил я.

Хэзелтон рассмеялась.

– Вообще-то, они действительно пытаются вас немного взбодрить, – сказала она. – Но, пожалуйста, не забывайте, что цель этой конкретной семинарской программы – помочь людям научиться отличать зелёный от второго порядка. Мы пытаемся показать людям разницу между подходом зелёного мема и интегральным подходом. Помните, что общего у всех мемов первого порядка?

– Конечно, – немедленно отозвалась Каролина, – каждый мем первого порядка считает свои ценности самыми настоящими и важными.

– Правильно, милая. И поэтому дуалистические представления разных мемов о мире плохо согласуются друг с другом: на основании своих ценностей все мемы первого порядка делят мир на хороших парней и плохих парней. И всё заканчивается тем, что… – Хэзелтон делала чёткие паузы между предложениями:

– Пурпурный делит мир на добрых духов и злых духов.

– Красный видит хищников и добычу.

– Синий видит святых и грешников.

– Оранжевый видит победителей и проигравших.