— Судя по вашей язвительности, мисс, рога в вашем роду не являются чем-то из ряда вон выходящим. Что же до копыт…
— Хватит! — резким голосом произнёс Ортона, которому этот разговор, казалось, приносит физические страдания, — Торговля скотом, несомненно, удаётся вам лучше великосветской беседы. Надо быть круглым дураком, чтобы не узнать её! Это же урождённая графиня Бле…
Он вдруг запнулся, не закончив слова. Так, точно его самого пырнули ножом в живот.
— О Боже… Примите мои извинения, графиня. Я не хотел вот так вот…
Женщина, которую он назвал графиней, легко качнула головой.
— Всё в порядке, мистер Ортона. Поэтам свойственна легкомысленность, но не переживайте чрезмерно, утрата анонимности не стала бы для меня смертельной потерей. В моей жизни были и другие, куда как более серьёзные. Особенно с тех пор, как я попала в Новый Бангор. Но вы правы, мне бы не хотелось, чтоб моё имя звучало вслух. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Не при таких обстоятельствах. Едва ли за шторой притаился корреспондент раздела великосветской хроники из «Серебряного рупора», но, если позволите, я бы хотела оставить за собой своё право на имя, пусть даже добрым его уже не назвать…
Доктор Генри кивнул.
— Я не вправе называть имя присутствующего здесь против его воли. Помните, мы все — товарищи по несчастью. Мы и без того сильно рискнули, собравшись здесь, так что я считаю невозможным принуждать кого-то или иным образом проявлять небрежность к его интересам.
— Кажется, я понял, вы доктор от юриспруденции… Ладно, тогда как прикажете именовать вас в этом кругу, графиня? Раз уж мистер поэт и мистер доктор столь щепетильны в этом вопросе, я не стану плыть против течения.
Графиня провела взглядом по комнате, будто что-то ища. Напрасная мысль — комната была столь пуста, что взгляду не за что было зацепиться. Тогда она взглянула на свои руки, мягкие и тонкие, затянутые в чёрные муслиновые перчатки.
— Если вам так нужно имя, оно у вас будет. Зовите меня… Лува[49].
— Графиня Лува… — произнёс Тармас, вслушиваясь в это новое слово, — Что ж, вполне благозвучно. И столь же нелепо. Одно только то, что мы здесь собрались, уже делает нас мятежниками. Заговорщиками, объединившимися против исконного властителя. Впору ли беречь имя, когда в любой миг можно потерять голову?
— Именно поэтому я выбрал Скрэпси, — поспешно произнёс Доктор Генри, чтобы не дать разгореться перепалке, — Без сомнения, это скверный и опасный район, но у него есть немаловажное преимущество. Здесь творится столько чертовщины, что в дебри Скрэпси не рискуют заглядывать даже Канцелярские крысы. В нашем положении это немаловажно.
Пастух, мистер Тармас, отмахнулся от этих слов. Небрежно, как бык отмахивается от докучливого овода.
— Никчёмная предосторожность. Уверен, эта тварь знает обо всём, что происходит на острове, пусть даже в мышиных норах на глубине в тысячу футов. Юлить уже поздно, господа. Вам не потребуются ни фальшивые имена, ни изобличённые схемы, ни запасы пороха, как у Гая Фокса. То, что вы находитесь здесь, уже является основанием для смертельного приговора, заверенного всеми надлежащими печатями и визами. Так стоит ли искать утешения в ложной скромности?
На губах Графини появилась лёгкая улыбка. Такая же акварельная и немного выцветшая, как прежние.
— Уважаю ваше мужество, господин властитель коровьих душ.
— Вас-то что привело на остров? Уж точно искали не свежие пастбища, а? Готов побиться об заклад, какая-нибудь дамская прихоть. Попытка залечить разбитое сердце? Поиск необременительного курортного романа?
— Мистер Тармас! — Доктор Генри строго взглянул на него, — Пожалуйста, воздержитесь от язвительности. Думаю, у каждого из нас в прошлом найдутся детали, которыми мы едва ли станем щеголять в приличном обществе. Однако позвольте вам напомнить, что здесь не светский раут и не дружеская гулянка.
Скотопромышленник кашлянул. Короткая отповедь доктора Генри сбила с него напускную браваду и фиглярство.
— Извините, — Тармас бросил взгляд в сторону Графини, — Я часто делаюсь несносен, когда нервничаю, а сейчас повод для этого как нельзя более подходящий. Мои извинения, Графиня Лува.
К удивлению доктора Генри Графиня приняла извинения с достоинством, даже одарила того своей холодной улыбкой.