Бумажный тигр

Джорджине сегодня уже сообщили в магазине, что мистер Маллони являлся также владельцем сталепла-вильни и газовой компании, где управляющими были его другие сыновья. Клерки в магазине слыли весьма осведомленными людьми, и поговорить с ними по душам оказалось очень полезно. Сжалившись над бедным Питером, она ободряюще похлопала его по руке:

Езжай, езжай. Я пока сделаю еще пару снимков, а там уже и Блюхер подоспеет. Швейцар позовет меня.

На лице Питера отразилось нескрываемое облегчение. Наскоро попрощавшись и строго наказав своей невесте больше не приближаться к стремянке, он ушел. А Джорджина тем временем, что-то весело напевая, стала готовиться к следующему снимку. Значит, Питер ни о чем не догадался. Что ж, сам виноват. Будет ему урок на будущее: не стоит недооценивать власть женщины.

Когда Джорджина вышла из магазина на улицу, она увидела мистера Мартина, который читал газету, прислонившись к фонарному столбу. Приветливо улыбнувшись, она взяла его под локоть и повела к ожидавшему экипажу, с козел которого на них неодобрительно косился Блюхер.

Я могу заглядывать сюда хоть каждый день и делать что захочется. Никто мне не скажет ни слова. Я уже поговорила с половиной клерков, но вести записи опасалась, чтобы не вызвать подозрения. Так что вам придется уповать на мою память. Сегодня же я все изложу на бумаге.

Мистер Мартин помог ей подняться в экипаж.

— Дайте мне, что нащелкали за день, я сам проявлю. А если хотите поснимать у сестры Дженис дома, придет ся отложить это до воскресенья. Сейчас уже поздно, и вам не следует лезть в те трущобы.

— Значит, вам можно, а мне нельзя? — возразила Джорджина, хотя в глубине души понимала, что он прав.

Родители запрещали ей — и Блюхер бдительно за этим следил — отправляться куда бы то ни было без провожатого, а кандидатура мистера Мартина на эту роль отца вряд ли устроила бы.

Дэниел весело улыбнулся и проговорил:

— Мой первый выпуск будет в среду. Поторопитесь со своими интервью. Они мне потребуются до воскресенья. Мы сходим к Дженис, доберем материала, а потом останется только все с»верстать и напечатать. Всего хорошего и не ссорьтесь со своим кавалером.

Джорджина прикусила язык и дала знак Блюхеру трогаться.

«Не ссорьтесь со своим кавалером…» Он что, смеется над ней? Да ведь после среды Питер вообще перестанет с ней разговаривать. Впрочем, может быть, у мистера Мартина есть какой-то хитрый план, как спасти ее от праведного гнева жениха?

И чем больше Джорджина думала над этим, тем быстрее в ней росла уверенность, что такой план у него все-таки существует. Уж слишком он казался спокойным и невозмутимым.

Глава 6

— Мы только что вернулись из церкви, Джорджина! Не понимаю, куда ты опять собралась? Ты прекрасно знаешь, что сегодня мы обедаем у Хиггинсов, а потом еще состоится вечер в клубе. На твоем месте я прилегла бы сейчас отдохнуть, а не мчалась сломя голову… — Долли Хановер с опаской покосилась на фотокамеру в руках дочери, — с этим странным предметом наперевес.

Если бы то был нормальный упрек, высказанный обеспокоенным родителем, Джорджина бы отмахнулась и ушла, но мама смотрела на нее такими глазами и шептала с таким придыханием, что это выглядело явно как прелюдия к очередной «драме».

Это была своего рода форма эмоционального шантажа, который Джорджина после своего возвращения из длительного путешествия научилась четко распознавать в первые секунды. В детстве в подобных случаях она мгновенно уступала своей матери. Нынче же сопротивлялась, настаивая на своем, хотя и испытывала при этом угрызения совести. Дело в том, что когда с мамой случалась очередная «драма», она запиралась в своей комнате на несколько дней и занавешивала в ней все окна. Отца это просто убивало, а Джорджина ходила по дому, чувствуя, что она всему виной.

Вот и сейчас она не намерена была сдаваться, в конце концов, детство давно прошло. И если родителям так приятно валить на нее все грехи — что ж, пожалуйста. Но она не собиралась уступать, у нее было много дел.

Наклонившись к матери, она нежно чмокнула ее в бледную щеку.

— Я посплю в карете, мама, и вернусь не поздно. У нас еще будет куча времени, чтобы подобрать мне к вечеру платье. Сегодня будет Питер, и я понимаю, что должна выглядеть очень хорошо.

Нельзя сказать, чтобы эти слова развеяли беспокойство матери, но по крайней мере она больше не выдвигала возражений. Долли Хановер никогда по-настоящему не упорствовала в отстаивании своих желаний, никогда всерьез не возражала и не сердилась. Она просто смиренно принимала все, что выпадало на ее долю. А если становилось невмоготу, запиралась на время у себя в комнате. Казалось бы, Джорджина должна была испытывать к матери жалость, но ее поведение девушку скорее бесило. Нет, сама она так жить не собиралась.