Бумаги Иисуса

Она часто погружалась в состояние, которые называла «восторгом» — когда духовное желание «мгновенно охватывает душу, и она начинает томиться и поднимается ввысь, над телом и над всем мирозданием»[420]. На короткое время взлетевшая душа растворяется в «Боге». При этом чувственное восприятие происходящего оказывается невозможным. В состоянии «восторга» душа «полностью слепа, растворена». Тереза Авильская объясняет, что когда душа «смотрит на это божественное Солнце, она ослеплена его яркостью»[421].

Осознавая сходство между такими сильными ощущениями и смертью, святая Тереза пишет:

«Я почти избавилась от страха смерти, который всегда мучил меня. Теперь мне казалось, что для слуги Господа это очень легко — душа мгновенно освобождается из тюрьмы и обретает покой. Момент, когда Бог возвышает душу и переносит ее, чтобы показать высшее совершенство, представляется мне похожим на тот, когда душа покидает тело»[422].

Почему же нас не учат этому? Часть ответа заключается в том, что Церкви не нравится свобода, которую открывает человеку мистицизм.

Святая Тереза, к примеру, жила в постоянном страхе, что ее обвинят в ереси и бросят в мрачные застенки инквизиции. Ее дед был евреем, принявшим христианство. К сожалению, к таким обращенным инквизиция относилась с особым подозрением. Терезе требовался совет, и хотя она ступила на очень скользкую с точки зрения церковной доктрины дорожку и многие, кому она рассказывала о своих видениях, относились к ней с подозрением, ей удалось выжить — благодаря своей искренности, скромности, глубокой набожности и не в последнюю очередь хорошим отношениям со своим исповедником иезуитом. Другим повезло меньше: им были уготованы тюрьма и костер.

Нелюбовь к мистике была настолько велика, что Церковь исказила смысл высказывания Иисуса, приведенного Лукой, навязав другую интерпретацию; в сущности, все мистическое из него было выхолощено. Официальные комментарии к этому тексту исключают любой намек на мистический опыт, что можно подтвердить следующей цитатой.

«Они говорят о необходимости неискаженного взгляда, чтобы увидеть свет Иисуса… Смысл этого высказывания представляется таким: „Когда человек посредством неискаженного взгляда наполняется внутренним светом, и в нем не остается и следа тьмы (зла), тогда и только тогда его полностью пронизывает свет извне, зажженный Богом свет Иисуса“»[423].

Таким образом, даже «Новый католический комментарий к Священному Писанию» не дает точной интерпретации этих слов, а прибегает к оговорке «представляется».

Но теперь нас не так легко провести. Мы можем не сомневаться в смысле этих слов: это описание мистического состояния и совет, как постичь Божественный источник всего сущего — то есть как совершить путешествие в Царство Небесное.

Дополнительные сведения о Царстве Небесном можно почерпнуть в Евангелии от Фомы. Профессор Гарвардского университета Гельмут Кестер твердо убежден, что это Евангелие следует включить в канонический Новый Завет, и многие специалисты согласны с ним. Это наследие египетского христианства второго века н. э., необычайно продуктивного периода в истории этой религии.

В 367 году на Пасху епископ Александрии Анастасий объявил о том, что все неканонические священные книги в Египте должны быть уничтожены. Сохранились лишь немногие тексты. Вполне возможно, что монахи монастыря, расположенного в окрестностях Наг-Хаммади, решили не сжигать священные книги, а спрятать их внутри большого сосуда, который был закопан в пустыне недалеко от берега Нила. В декабре 1945 года сосуд был найден рабочим, который добывал удобрения. Внутри он обнаружил двенадцать рукописей на папирусе и восемь страниц тринадцатой рукописи — всего сосуд содержал сорок шесть разных текстов. Некоторые страницы были сожжены, но в конечном итоге все рукописи были проданы Каирскому музею, где они хранятся по сей день.

Со временем древние тексты попали в руки ученых. Некоторые переводы появились почти сразу же, но пока ЮНЕСКО не собрала международный коллектив специалистов для их перевода, они оставались достоянием небольшой группы ученых. Глава международного коллектива профессор Джеймс Робинсон, рассказывая о странных задержках в публикации переводов и трудностях в допуске к текстам других специалистов, причем к документам не только из этой коллекции, но и к рукописям Мертвого моря, с грустью отмечает: