— Я понимаю, но всё равно, как-то не по себе, что человек способен всё это запомнить и не перепутать, если вдруг компьютер откажет. Интересная там такая штука внизу, как в машине между сиденьями. Там карта электронная и на ней показано, где мы сейчас летим. Подлетаем к какому-нибудь городу, на карте, бах, название «Вологда» на английском языке, и сколько до него и какая высота тоже кажется есть. Короче, мимо не проскочишь — самолет сам идет. Конь дорогу знает. И ещё какая-то лебедка. Это если шасси не выдвинул компьютер, так они в ручную лебедку мотают, чтобы колеса вылезли. Короче, всё предусмотрено. И уютно так, лампочки мигают, все видно впереди — классно. И совсем не страшно в кабине. Даже и мысли нет, что что-то произойдет, и машина не сработает. Вот в кабине хорошо. А в салоне страшно. Особенно если тряхнет.
— Да, когда трясет, я тоже не могу. И почему-то все время эта турбулентность начинается, когда ешь. И так не вкусно, а тут как тряхнет, так и жрать не хочется, кусок не лезет. А если уже жуёшь, так проглотить не можешь. И чай, как правило, на тебя расплещется. Хоть чуть-чуть, но, гад, всё равно, расплещется. Сидишь, держишь столик и ждешь, что сейчас трясти перестанет. Я ненавижу турбулентность. Мне всегда не хорошо. И ещё ненавижу, когда на посадку идешь, и если плохая погода, приходится в облака нырять. Вот там трясет. Так трясет, что… И земли не видно. Думаешь, как сейчас хряснится в землю…
— Или в дом.
— …Или в дом. И пока сам этот дом, эти дома или огни (если ночью) не увидишь, так и сидишь, сжавшись, молишься и в окно пялишься, шея затекает. А если ещё и не у окна сидишь, так соседка обязательно наклоняется туда же, куда и ты. И ты смотришь постоянно через неё, меняя положение, а она все равно откидывается назад и опять все загораживает, сволочь такая. Пока дома не увидишь и трясет — хреново. А потом ждешь, как он землю будет касаться. И молишься.