Бульвар Постышева

Леху любила учительница по географии Эльвира Леонидовна. Он часто гладила его по голове, называла теской и говорила, что когда выйдет на пенсию, будет работать дворником, чтобы на свежем воздухе больше бывать.

Учительница по химии шутила по-своему: когда проходили химический элемент «бутин», она вызвала Лёньку к доске. Тот по привычке слово «бутин» писал с большой буквы, а она его шутя укоряла и громко говорила классу, как любит себя Леонид.

И ещё Лёха любил в новогоднюю ночь кататься на коньках. Типа, традиция у него была такая. «Белая лебедь» — задумчиво произнёс бы хриплым голосом Вицин, глядя в окно на каток. Но сказал он это не о Лёньке, потому что не видел, как Леонид катается ночью. А катался он классно. Пожалуй, что лучше всех нас, за исключением Хандая, наверно.

Хандай

Валера Осипов заработал свою кличку из-за того, что постоянно нам рассказывал, как они с отцом ходили на хоккей, и как там классно играл Хандай — так звали одного из хоккеистов в команде «Локомотив», где, кстати, играл в то время Говорок. Про Говорка Валера вообще ничего не говорил. Но если б даже и говорил, то всё равно он был бы Хандаем: два Говорка в одном дворе — это перебор. Для краткости его иногда величали Хеша.

Если говорить про коньки, да, Валера катался хорошо. Кода-то он ходил в школу фигурного катания и даже в хоккей играл на фигурных коньках с зубцами на носу. Мы просили его исполнить тройной тулуп, но он мог подпрыгнуть и крутануться в воздухе всего один раз. Этого было достаточно — из нас никто так сделать не мог. Даже Лёнька Бутин.

Ещё Хандай отличался тем, что абсолютно не умел врать. Точнее, он врал постоянно, но это сразу было видно, как он ни старался. Например, лежим мы на крыше, загораем, смотрим: по Ангаре вдали движется моторная лодка.

— О, батя в запретку пошёл, — произносит Хандай.

— Чего? — изумленно спрашиваем мы.

До лодки, как до Луны: движется точка — разбери, кто в ней сидит. А Валера, как ни в чём не бывало:

— Батя, говорю, в запретку пошел. Лицензию достал. Наша лодка. Он сегодня собирался.

Чё к чему? И всегда вот так. Уже мужиком стал, семья, но приедет с охоты и начинает перечислять, кого добыл. Послушаешь — так весь лес перестрелял. Да, ладно — вреда-то никакого, а нам есть повод над ним посмеяться.

Плиса, правда, его чуть не ухлопал. Нож охотничий в двери кидал, а замкнуть дверь забыл. Хандай открывает — бац, нож такой хозяйский в груди точит. Валера в обморок. Плиса тоже, считай, в обморок. Но скорую вызвал. Приехали, нож вынули, залатали Хешу. Плису менты помурыжили. Обошлось. Хеша, если нас рядом нет, про свой шрам в районе сердца таких историй рассказывал! Родители его больше Серегу на порог не пускали.

Ну, а так парень нормальный был. После школы Валера Пожарку окончил. Работал, пожары всякие тушил. Нам рассказывал истории страшные. Мы и сами на мифы горазды, однако слушали — приятно, как он умел из ничего героическую поэму сочинить. Потом Хеша на тушении кабельного завода в Шелихове действительно совершил подвиг, но надышался там ядовитых веществ. Вот об этом он почему-то никому не рассказывал. Не рассказывал, как гостиницу «Сибирь» тушил, и пол под ним провалился. И только наш же приятель из параллельного класса и соседнего дома — его сослуживец Костя Сосновский вытянул Хешу из палящего ада за шланг, который Валера держал, как последнюю соломинку в море огня. Вот, всякую фигню сочинял, а как действительно о подвиге рассказать, так нет — у Валеры чего-то там перекрывало, и он стеснялся. Наверное, думал, что мы опять не поверим. Он же знал, что мы не очень-то верим. Прости, брат! Болел он долго после кабельного завода, но не уволился. Продолжал службу тащить. На охоту ездить. Детишек воспитывать.

А тут как-то Вовунька приходит и говорит:

— По городу пожарки носятся. Пожар что ли большой где-то?

Телевизор включили — вроде, нет. Ну ладно.

На следующий день звонит:

— Слышал новость? Валера Осипов умер.

— Хандай, что ли?

— Да. Это его вчера пожарки по городу везли.

Вот так новость, вашу мать! Был Валерка, и нету! Жаль! Хороший парень был!

Теперь, когда мы увидим лодку вдалеке, говорим: «О, батя в запретку пошёл», — улыбнёмся и вспоминаем Валерку.

Царствие тебе небесное, Валера.

Кеца