— Сегодня я увидел тебя — и все перевернулось. Все! Едва увидел — узнал: это ты! Ты, и ничего с этим не поделаешь. Что бы дальше ни свершилось, этот день и эта встреча — мой пожизненный праздник. Только… — Он открыл глаза и удержал в руках ее ладони. — Только… Знай это наверняка, знай это навсегда — мы больше никогда не расстанемся. Посмотри! — Он поднял лицо. — Столько звезд! Я призываю их в наши свидетели!
Тася вздрогнула. Его ладони горели жаром, а голос… Голос много пережившего и много страдавшего от любви мужчины. Не гимназист объяснялся Тасе в любви, а
— Я… Я ничего не понимаю, — пролепетала она, слизнув с губ остатки слез.
— Ты никогда больше не будешь плакать. Ты будешь самой счастливой, самой гордой… Тася, ведь ты еще ничего не знаешь!.. Ни-че-го! — Он посмотрел на осыпанное звездами небо. Чуть левее ярко светился электрическими огнями крест св. Владимира. — Я полюбил тебя до безумия. Сразу же, в один момент. Ну разве все это нормально, разве обычно? Скажи, так бывает?
Тася заглянула в его потемневшие, горящие страстью глаза и медленно покачала головой:
— Нет… Не бывает…
Провожал Михаил Тасю молча. У подъезда откланялся:
— Я к себе. Доброй ночи! — Он шаркнул ногой, поклонился, уронив подбородок на грудь, и, не оглядываясь, исчез в темноте.
5
— А это Венецианский залив. Так он называется по причине исключительной живописности.
Они стояли у спуска к Днепру щурясь от утреннего, но уже жаркого солнца.
После вчерашней сцены Тася хмурилась и молчала. Ночь была бессонной.
«Ушел навсегда или придет? Ведь обещал пикник на Днепре». «Не придет!» — пугал ехидный голос. А душа замирала от другого страха. Предчувствие чего-то неотвратимого, огромного, надвигающегося на нее. То она твердо решала немедленно ехать домой, то вдруг ощущала прилив горячей нежности к своему новому знакомому и пугалась этого ощущения. Садилась, откинув легкое одеяло, смотрела в окно на посеребренные луной ветви каштанов, облитые голубоватым светом крыши домов, стоящих уступами на спуске.
Чувство к ней, так внезапно охватившее Мишу Булгакова, льстило женскому тщеславию гимназистки. Тася воображала, как станет пересказывать подруге его сумасбродные поступки, и начинала завидовать самой себе. Забавный тип этот Булгаков! А какой отличный голос и сумасшедшая отчаянность — выйти перед незнакомыми людьми и спеть! А как он стоял на парапете над бездной и ветер парусом надувал белую сорочку… И это обещание никогда не расставаться? Да он влюблен! Отчаянно влюблен! Страстно!
Последнее определение, обозначавшее высшую степень нежных чувств, известное до тех пор из фильмов и романов, волновало Тасю. Как правило, «страсть» в них имела определение «безумная» и приводила влюбленных к роковым поступкам.
Тиская жаркую подушку, она продумывала свой тон для условленной на завтра встречи. Пикник на Днепре — это же целое приключение! Уехать домой она еще успеет. Но надо взять строгий тон и не таять от комплиментов. Если, конечно, он зайдет.
Миша прибыл в восемь часов с запасом провизии в ранце. Правда, вид имел скучный и разговорчивостью не отличался.
«Обиделся! — поняла Тася. — Все пропало!»
…И вот они стояли у спуска, и Михаил — в парусиновых туфлях, светлых льняных брюках и голубой косоворотке, подчеркивающей мужественный загар и синеву глаз, — казался ей чрезвычайно интересным.
— Место очень живописное — согласилась Тася. — Она знала, что вышитая батистовая блузка ей страшно идет, а ситцевая юбка в полоску весьма пикантно просвечивает на солнце. Особой кокеткой она не была. Но разве шестнадцатилетняя барышня может себе позволить быть непривлекательной в майский, цветущий день, рядом с по уши влюбленным кавалером?
— В такой день тянет к воде. Но давайте уговоримся, вчерашний разговор забыт. Мы друзья, не правда ли? — Тася гордо вздернула подбородок.
Стиснув зубы, Михаил ничего не сказал. Потом посвистал нечто печальное, кажется из «Травиаты», и объявил:
— Ваше решение — закон для меня. Друзья так друзья! — Он протянул руку.
— Так будет лучше, — благоразумно произнесла Тася и шлепнула его ладонь, закрепляя дружескую верность. И тут же разозлилась на свой жесткий тон с Михаилом. Увы, она не умела вести распаляющие огонь игры.
— Видишь, внизу лодки, а вон у косы островок. Песок и дивное купанье. Там сегодня загорает весь Киев. Бежим! — Михаил взял Тасю за руку, подхватил ранец со съестными припасами, и они припустили по белой лестнице, каждый пролет которой заканчивался площадкой с колоннами, хохотом и волнующим переглядыванием.
У лодочной пристани никаких толп, однако, не было. Уже отгребала от берега голубая лодка, в которой заливисто хохотавшая дама все нагибалась над водой и плескала в сидящего на веслах господина в соломенном канотье. Лодочник игриво взглянул на Тасю:
— Яка гарна дивчина! Уж я посудину под стать подберу. Плата известная, все днище просмолено. Вон гляньте — зеленая и написано «Чайка»… За потопление штраф десять рублей! — крикнул он вслед поспешившей к лодке паре.