Бульдог

Хм. Что-то шевельнулось. Вот только что, мелькнула какая-то мысль. Ну прямо как тогда, когда он только увидел эту махину в работе. Нет, не вспоминается. Петр открыл свою записную книжку при помощи одной из закладок, немного пролистал назад. Ага. Вот здесь пометка о той махине. Нет. Ничего. Вот зудит что-то, а что не понять. Но это нормально. После болезни, оно частенько так бывает, то озарит вспышкой, то тянет словно зуб ноет.

Петр взглянул на свой ежедневник, лежащий на столе. Еще одна новая привычка. Если в записной книжке он помечал все подряд, стараясь только сортировать мысли по направленности. То здесь он четко расписывал, что должен сделать на следующий день и в случае неисполнения, обязательно переносил вопрос дальше.

На мануфактуре расстарались и сделали так как он и просил. На каждый день отводится две страницы, которых бывает едва хватает. А случается и такое, что места остается с избытком. Не больно-то экономно, но зато удобно и можно записывать себе напоминания хоть на несколько месяцев вперед. Придет день и листая ежедневник он доберется до той записи, даже если забудет. Впрочем, обязательно забудет. Уж было и еще будет.

Ох сколько на завтра понаписано. Нет, пунктов не так чтобы и много, но на каждый из них времени нужно изрядно. Так что придется чуть не ночью исполнять. Петр только вздохнул и взялся за перо. «Истребовать чертежи кронштадтской огненной махины.» Потом подумал немного и дописал — «с чертежами призвать работного мастера». Вот теперь пожалуй и все.

Взгляд на часы. Ага. Пора ужинать. А вскорости подойдет и Нартов. Сегодня день занятий по механике и токарному делу. Петр постепенно втягивался в предмет и он ему явно нравился. Может как и дед, увлечется токарней? Нет, это вряд ли. Ему по душе не столько возиться с токарными художествами, сколько с самими махинами, познавая суть их работы.

ГЛАВА 8

Очередная колдобина и карандаш обломился с тихим, едва уловимым ухом хрустом. Впрочем, Петр все же скорее догадался о нем, нежели услышал. Не мудрено, расслышать такой звук, в карете несущейся по неровной дороге, когда вокруг стоит постоянный грохот и стук копыт, практически не реально. Да что хруст, тут и поговорить спокойно не выходит, приходится повышать голос, чтобы тебя услышали.

Чертыхнувшись, он протянул карандаш сидящему напротив Василию. Тот только вздохнул, и приняв палочку с черным стержнем посредине, в очередной раз вооружился маленьким и остро отточенным ножом. А вы попробуйте заточить такой инструмент, когда вас нещадно трясет, тогда и оцените все прелести.

Такие карандаши немцы уж лет десять делают, черный стержень, состав которого создатели держат в тайне, не отличается твердостью и с легкостью обламывается как при использовании, так и при заточке. Впрочем, предназначены эти карандаши не для вот такого использования в походных условиях, а для художников, которые делают свои наброски в куда более лучших условиях. Но Петр не мог отказаться от возможности использовать карандаши, вместо пера и чернил. Первые оказались весьма удобными в письме и черчении.

Петр извлек очередной карандаш из полевой сумки, взглянул на Василия, затачивающего первый, высунув от усердия язык. Старается денщик, прикладывая максимум усилий. Штука дорогая, а государь в последнее время отличается бережливостью, с каждым днем все больше походящую на скупость. Так и есть. Хрупкий стержень обломился, вызвав на лице Василия очередную кислую мину.

Решив, что так дело не пойдет, Петр вернул палочку карандаша обратно забрав и у Василия, не то сточит до основания. Потом извлек другую палочку, со свинцовым стержнем. Он куда прочнее, а потому для работы в карете подойдет больше. Правда у него есть весьма существенные недостатки — в отличии от немецкого, он оставляет хотя и четкие, но бледные линии и стереть их при всем желании не выйдет.

Примерно через час, Петр закончил выводить каракули в своей книжице. Взглянул на работу и остался недовольным полученным результатом. Нет мысль возникшая в голове была довольно удачной и в чем-то даже необычной, хотя он и не знал, когда сможет к ней вернуться. Однако, по сложившейся привычке, поспешил ее записать.

А расстроило его то, что из-за тряски, запись вышла корявой, строчки прыгали как взбесившиеся, буквы разных размеров, слова далеко не всегда разборчивые. Молодого императора отличали аккуратность практически во всем, и своим четким почерком он мог по настоящему гордиться. Так что, вот такая запись ему явно пришлась не по душе.

Нужно будет переписать, когда доберется до места, пока память свежа и запись можно будет восстановить без труда. Бывало такое, что к своим заметкам он возвращался по прошествии большого времени. Вот вспомнит он про эти строки через год, потом иди и мучайся, разбирая, что же за такую гениальную мысль ты записал бог весть когда. У него это уже третья записная книжка, предыдущие хранятся в особом месте.