Булавин

— Черных людей. И сказывай им, что нам, казакам, до них, до черных людей, дела нет; а дело нам до бояр, да до прибыльщиков, да до немцев, да до подьячих, да до ябедников. Всех их побить, а для того итти нам до Москвы и в Польшу. А сбор нам всем будет на Туле. Согласен?

— Согласен, — твердо ответил лазутчик, с том чтобы, как позднее объяснил воеводе, «про их воровской намерок (намерение. — В. Б.) вызнать», а также «и от страху».

— Ну, хорошо. — Хохлач остался доволен разговором. — Договорились. И еще: что в Козлове и Тамбове будет вестей, о том бы ты послал нам ведомости. А за то наш атаман Кондратий Афанасьевич Булавин пожалует тебя великим жалованьем. Будешь то делать?

— Буду, если мочно: круг Козлова и Тамбова стоят и ездят караулы многие.

— Ничего. У нас в тех местах тоже свои люди ходят. Передашь. Главное — делай то, что тебе сказано. Наше дело — верное, всем миром поднялись против изменников и бояр. Те бояре, прибыльщики и немцы всем государством завладели, черных людей изобижают, ни во что ставят. А великого государя и государя царевича и вживе нет давно.

— Как так? — удивился Полухин. — Великий государь и царевич здравствуют и доныне. Нынешней зимой, меж праздников рождества Христова и богоявленьева дни, был я на Москве, и в тех временах его царское величество и государь царевич на Москве были. Я сам их видел подлинно. Ныне он, великий государь, пошел в Польшу. А царевич остался на Москве.

Шпион хорошо знал о том, что говорил. Хохлач же, как и все повстанцы, выдавал желаемое за действительное. Скорее всего повстанческие атаманы вели подобные разговоры с целью подбодрить казаков, черный люд, подвигнуть их на решительные действия против бояр, властей. Отсюда — слухи о смерти царя-отца и сына-царевича; разговоры о том, что восставшие выступают против «плохих» бояр и прочих притеснителей, но за великого государя (забывая при этом, что в других случаях они утверждают иное: его уже нет на белом свете) и истинную православную веру.

Несогласие Полухина взорвало атамана:

— Дурак! — Хохлач опять схватился за саблю. — Зачем врешь? Плутаешь ты все, выдумываешь! Смотри у меня!

Лазутчик молчал, опустив голову, не смея поднять глаз на атамана. Тот смотрел на него, ждал: будет возражать или нет? Не услышав ни звука, быстро сменил гнев на милость:

— Ну ладно. Молчишь — и молчи. Так-то верней будет. Не знаешь, а говоришь... — Подождал еще немного.— Поезжай. Да делай то, о чем договорились. А по дороге, едучи через хоперские, бузулуцкие, медведицкие городки, говори всем тамошним казакам и бурлакам, чтоб собирались ко мне в волк в Пристанский городок для походу. Есть у меня о том указ от Булавина.

— Сделаю, атаман.

— Теперь ладно говоришь. Поезжай, — повторил Хохлач приказ. — Вот тебе два гроша на дорогу. С богом!

— Спасибо, атаман. Кланяюсь на твоей милости.

Полухин и его помощники, после всего пережитого, поспешили из станичной избы, чтобы ехать домой. По дороге зоркий глаз лазутчика приметил: действительно, в Пристанском какое-то оживление, появились новые люди, казаки из разных городков, человек полтораста или больше. «Наверное, — подумал он, — те, которых Лунька Хохлач собирает в поход. Какой же такой поход он задумал? Намек о том дал, а ничего не сказал. Вот ирод, вор проклятый!» Казаки держались группами, шумели, некоторые — под хмельком. Улучив момент, Полухин спросил одного молодого станичника:

— Что это вы? По какому случаю гуляете?

— Не гуляем, а в поход готовимся. — Казак глядел гордо. — А вы кто будете?

— Тамбовские станичники. По делам приезжали. У Лукьяна Михайловича были, повеление его получили. Едем домой.

— Это хорошо, — вступил в разговор пожилой казак со шрамом на левой щеке. — Поезжайте с богом. Да говорите тамбовцам и козловцам, чтоб они в Козлове и Тамбове полковника князя Волконского и воеводу Василия Данилова, также прибыльщиков, и подьячих, и обидников, взяв, поленьем побили до смерти. Ведь их, черных людей, много; и собрались бы, и прибили их до смерти. Где им, полковнику и воеводе, против них стоять!

Полухин не возражал, соглашался и спешил как можно скорее выбраться из городка. Один из провожатых, Трофим Скоробогач, незадолго перед тем подлил масла в огонь:

— Ты знаешь, Афанасий, — говорил «знакомец» шепотом, — какое дело получается: сюда, в Пристанский городок, приехал из села Кузьминки Тамбовского уезду станичник, прозвание его — Коледин, имени и отчества его не знаю, и сказывал Хохлачу и пристанским казакам, что на Тамбове никаких полков нет.

— Что же ты раньше-то не сказал?

— Так я сам только недавно о том узнал.

— Ну ладно. Поехали, пора домой. Нечего медлить.

— И то верно. Дома-то всегда лучше.

Лазутчики и провожатые уехали. Пристанский городок остался позади. Хохлач не давал покоя своим есаулам, и те тормошили казаков, собирали силы для похода, не главного, конечно, вспомогательного. Но тоже важного для общего дела.