— Заметила? И как же она отреагировала на твои странные действия? — спросил Гуров, припоминая рассказ Ирины.
— Да никак. Я сказала, что нечаянно свою покупку к ней в корзину поставила. Так что она об этих действиях даже не догадалась.
— А ты свою банку оставила в ее корзине, а себе взяла ту, что была у нее?
— Выходит, что так.
— А оставить все, как есть, нельзя было? Банки ведь одинаковые.
— Нет, нельзя было. И Глеб за мной наблюдал, в двух шагах стоял, да и банка эта помечена была. Они ведь на деньги спорили. Так что обмана здесь не могло быть. А то бы я потом таких получила…
— Хорошо. Будем считать, что случай с этой банкой — недоразумение. Ты не знала, что там, и была уверена, что женщина, в корзину которой ты положила ее на спор, — совершенно случайный человек. Но ведь сегодняшние твои действия трудно назвать случайностью. Взяв в руки пистолет, ты поступала вполне сознательно, пребывая в здравом уме и твердой памяти, и мне трудно поверить, что ты не догадывалась, к чему подобные поступки могут привести.
Валя снова помрачнела и замолчала.
— Это все Глеб, — через несколько минут произнесла она. — Из-за него. Я сначала хотела отговорить, но потом поняла, что не получится, и… согласилась.
— Глеб говорил, для чего ты должна была привести меня к озеру?
— Да. Он сказал, что здесь нет ничего особенного. Что это даже и не убийство. Оглушить дубиной по голове да в озеро скинуть. Сам сдо… Ну, то есть, в смысле, что это как бы не преступление. Как бы несчастный случай.
— Ну да, — согласился полковник, с большим интересом слушавший эту интерпретацию. — Ты говорила, что «папа» в этот раз хотел повязать Глеба на крови. Он упоминал о том, что именно «папа» все это инициировал?
— Да, упоминал. Когда я стала его отговаривать, сказал, что это не мое дело и что «большим людям» лучше знать.
— А Глеб мог отказаться исполнять это поручение?
— Навряд ли. Да он и не хотел, как я поняла. Ему, типа, льстило, что он с таким важным человеком как бы за своего ходит. Только какой он ему свой?
— А что за дела были у Глеба с «папой»? Ты упоминала, что он с ним чем-то там делился.
— Понятно чем, — криво усмехнулась Валя. — Только если вы записывать все хотите, я ничего не скажу. Про это покушение ваше…
— Покушение на меня, а не мое, — поправил Гуров.
— Ну, пускай на вас. Про покушение можете спрашивать. А это… это другое. К покушению это не относится, а закладывать, чтобы вы еще одну статью приписали, я не буду.
— Да я и сам тебе скажу, можешь не закладывать. Секреты эти мне давно известны. Наркотой твой Глеб приторговывал, и, вполне возможно, конфискованной в том числе. А «папа» этот ваш «крышевал» его. За это тот с ним и делился. Нетрудовыми, так сказать, доходами. Что молчишь? Угадал я или нет?
— Не знаю. — Валя низко опустила голову и уставилась в пол.
Но даже и без показаний, касающихся торговли наркотиками, информацию, которую удалось получить от Вали, полковник считал очень ценной. В протоколе было зафиксировано, каким образом произошла подмена злополучной банки с соусом, там же значилось имя некоего Макса, выступавшего в качестве «папы» и покровителя непутевого «мента» по имени Глеб.
Даже без показаний самого Глеба материала вполне хватало для задержания если уж не самого Андросова, то как минимум его правой руки Крапивина. А в свете того, что сообщила Валя, Гуров не сомневался, что и разговор с Глебом будет не менее содержательным и позволит получить дополнительные данные, возможно, даже на недосягаемого пока руководителя всей этой шайки.
Но когда очередной обвиняемый появился в комнате для допросов, Гуров сразу понял, что принадлежность к профессии он считает своим главным козырем и уверен, что благодаря этому может вести себя вызывающе.
— Я отказываюсь давать показания, — заявил Глеб, едва успев опуститься на стул. — Имею право.
— Разумеется, — спокойно ответил Гуров. — Но на некоторые вопросы вам ответить все же придется. Ведь этот отказ мне нужно будет зафиксировать в протоколе. А протокол начинается с анкетных данных. Впрочем, вы, наверное, в курсе. Ведь вы, если не ошибаюсь, работаете в полиции.
— А вы откуда знаете? — с неподдельным изумлением взглянул на него Глеб.
— Знакомая ваша рассказала, — с самым простодушным видом сообщил полковник. — Не захотела, чтоб любимый за чужие проступки отвечал. Поведала со всей откровенностью, что ваше нехорошее по отношению ко мне поведение — это вовсе не результат личной инициативы, а плод дурного влияния со стороны вышестоящих начальников.
— Ну, она у меня еще узнает… — со злостью процедил сквозь зубы парень.
Глеб сделал зверское лицо и сквозь зубы пробормотал что-то нецензурное.