Бухта Туманов

Осторожно, не высовывая головы из кустов, Синицын последовал за ними. Однако в ту самую минуту, как он готов был крикнуть: «Стой!», тени исчезли, будто растворились в тумане.

Держа наган в вытянутой руке, Синицын кинулся вперед и чуть не полетел с обрыва, который не разглядел в тумане. Вероятно, поблизости имелся более пологий спуск— им и воспользовались неизвестные. Но как искать его в этом чертовом молоке?

Пока Синицын спускался по крутому откосу, цепляясь за кусты, скользя по влажной земле, пока перебирался через ручей, вдруг преградивший ему дорогу, и, мокрый, облепленный грязью, выбрался на ровное место, прошло немало времени.

Туман уже редел, давая возможность разглядеть реку, камыши и мыском выступающую оконечность песчаной косы. Едва Синицын поднялся бегом на высокий берег и перед ним открылся океан, он увидел лодку.

Она вышла из-за трех скал, как тогда, когда Синицын был в гостях у Пак-Якова. Знакомый, в заплатах, парус, накренясь, чертил воду, скрывая сидящих в лодке людей. Она шла быстро, часто лавировала, так что даже в бинокль нельзя было разобрать, кто в ней находится, и скоро скрылась из виду.

Синицын посмотрел в сторону фанзы и только теперь разглядел возле нее фигуру Тимчука — очевидно, он уже не считал нужным прятаться. Пограничник махал ему рукой и звал к себе.

ЧЕЛОВЕК В ТАЙГЕ

Человек пробирался в тайге пятые сутки.

Одежда на нем была изодрана, ноги в ссадинах, лицо и руки исцарапаны колючим кустарником. Поднявшись на вершину сопки, он осторожно высунул из зарослей лохматую, обросшую рыжеватой спутанной бородой голову и огляделся. У ног его до самого горизонта тянулась тайга. Тайга и тайга… без конца, без краю!

Полуденное солнце жгло едва прикрытое линялой ситцевой рубахой тело. Пот грязными потеками бороздил лицо. Человек прислушался к отдаленному, слабому звуку падающей воды (только опытное ухо способно было услышать этот звук на таком расстоянии) и начал пробираться в ту сторону.

Полная тишина и безлюдье царили вокруг. Но человек явно не доверял им и шел, прислушиваясь к каждому шороху. И не напрасно.

Внезапно в горячей синеве неба возник посторонний, как бы сверлящий воздух звук. Он стремительно приближался. Крылатая тень накрыла человека. С оглушающим ревом промчался над ним самолет. Некоторое время человек сидел, забившись в кустарник. Но опять все было тихо. Он поднялся и двинулся в прежнем направлении — на звук льющейся воды.

Потянуло свежестью. Плеск воды делался все слышнее. Вот и ручей, падающий с уступа. Человек прильнул к воде, захлебываясь и вздыхая, окунул разгоряченное лицо в холодную струю, смочил и разгладил на две стороны ссохшиеся от пота и грязи волосы.

Он стащил с плеч рубашку, выполоскал ее, отжал и опять натянул на потное тело. Затем достал из кармана краюшку твердого, как камень, хлеба, размочил в воде и принялся бережно есть, отгибая лезшие в рот сердитые усы.

Никто бы не признал в этом таежном бродяге Илью Дергачева, одного из прежних богатеев Уссурийского края. В гражданскую войну он служил у белых, у японцев и готов был даже душу продать, лишь бы ему вернули его добро. Но не помогли Илье ни белые, ни японцы, хотя душу свою он им продал, и пришлось ему вместе с ними бежать в Маньчжурию.

В Маньчжурии Илья промышлял контрабандой и другими темными делами, надеясь, что вот-вот опять начнется война. Но годы шли, а война не начиналась. Илье уже перевалило за пятый десяток, уже появилась седина в его прежде густой, теперь поредевшей бороде, а злость и жадность его не старели: он ждал войны, как другие ждут праздника.

В Харбине Илье пришлось иметь дело с неким Харуяма. Харуяма был японцем, но имя носил чисто русское: Иван Семенович. Фамилия Харуяма звучала по-японски красиво: «Весенняя гора», а сам японец выглядел далеко не красивым: маленький, сухонький, в больших роговых очках и с тихим, слабым голосом. Но самые отчаянные головорезы и контрабандисты, работавшие на него, боялись его ласкового голоса и вежливых манер. А Илья и подавно боялся, потому что всегда был у него в долгу и знал, что стоит Ивану Семеновичу Харуяма сказать одно слово — и его прирежут в первом харбинском кабачке.

Вот этот самый Харуяма — «Весенняя гора» недавно предложил Илье принять участие в одном деле. Маленький японец отлично говорил по-русски. Илья подозревал, что он бывал в России и, вероятно, ради тех самых дел, о которых толковал теперь.

Уже началась война, правда не с той стороны, откуда столько лет дожидался ее Илья, зато настоящая, большая война, немец пошел на Россию! А Харуяма уверял, что вскорости и японцы ударят.

От всех этих событий в голове Ильи шумело, как от доброго вина. «Наконец-то! Дожил-таки…»

Дело, предложенное ему, было рискованное и трудное. В случае неудачи никакие японцы не спасут Илью от петли. Но он понимал: время наступает такое, что либо пан, либо пропал! И Илья согласился.