Бухта Туманов

— Начальник погранзаставы,— ответил Синицын на безмолвный вопрос Вали.— А второго не знаю. Возможно, следователь.

ТАЙНА ЧЕРНОЙ СОПКИ

Жизнь в бухте шла своим порядком.

Прибыл второй транспорт с боевым снаряжением. Прорубалась дорога к Черной сопке. Из района на баржах доставляли строительные материалы, экскаваторы, краны. Тем же путем прибывали рабочие. Укрепленный пост с его палатками, бараками и походными кухнями, напоминавший лагерь или бивак, скоро должен был принять благоустроенный, строгий вид, и уже не одна, а несколько батарей должны были смотреть из-за сопок, охраняя берега океана.

Только теперь Юрий Синицын начал понимать, какое важное военное значение придается новому укреппосту. Уж не потому ли протянулась сюда вражеская рука, убившая Митю Никуленко?

Вечерами, сидя возле палаток, матросы часто вспоминали о погибшем лейтенанте Никуленко. И когда кто-нибудь называл его имя, затихали разговоры, обрывалась песня. Все молча смотрели в ночное небо этого далекого края родной земли, где, может быть, не одному из них придется сложить голову за Родину… Потом раздавалась команда на сон, и все расходились отдыхать, чтобы с утра со свежими силами вновь копать, рубить, строить, плавать, учиться стрелять, маршировать, грести, стоять в дозоре,— словом, делать свое трудное и важное дело.

Так проходили дни.

Следствие о гибели Никуленко не дало ничего. Считалось установленным, что он разбился, сорвавшись с Черной сопки в море. Правда, капитан Пильчевский сообщил о своем подозрении против старого корейца, но следователь (тот самый, что прибыл вместе с лейтенантом Бурковым) возразил, что подозрения, если они ничем не подкреплены, ничего не значат. Для обвинения нужны факты.

Впрочем, он распорядился вызвать Пак-Якова, тщательно допросил его и отпустил с миром. Вид старика, спокойное достоинство, с каким он держался, бесхитростная искренность его ответов окончательно уверили следователя в полной его невиновности.

Следователь был военюрист — он требовал точных, проверенных фактов. А фактов не было ни у капитана Пильчевского, ни у лейтенанта Синицына, хотя оба они сомневались в том, что Никуленко стал жертвой несчастного случая. В особенности сомневался Пильчевский. Он давно служил на границе и разучился верить в несчастные случаи.

По ряду сообщений, которые доходили до него, по ряду собственных соображений, у капитана складывалось подозрение, что японцы что-то затевают. Обычная ли это провокация, пограничный ли инцидент, какие случались и прежде, или нечто более серьезное — он не мог знать. Одно для него было ясно: нужно быть в полной боевой готовности.

Поэтому, насколько это было в его власти, капитан Пильчевский торопил строительство укреплений на вверенном ему береговом участке. Кроме того, как всякий военный, он считал неудобным длительное пребывание гражданского населения — рабочих, занятых строительством,— на территории укреплений. И это тоже побуждало его торопиться с окончанием работ.

Несмотря на заключение следователя, гибель Никуленко не шла у него из головы. Он решил принять некоторые меры предосторожности и прежде всего усилить караульные посты. В это время к нему обратился Синицын с предложением установить наблюдение за фанзой на Черной сопке.

—   За фанзой? — переспросил капитан.— Это зачем?

—   Товарищ капитан, возможно, кто-то пользуется опустевшей фанзой. Нашел же Никуленко обрывок ремня. С этого ведь все началось!..

—   Откуда вы знаете, что с чего началось? — строго перебил его капитан.

—   Я не знаю, но хочу знать,— ответил, не смущаясь, Синицын и добавил с настойчивостью, удивившей Пильчевского: — Я узнаю! Только разрешите!

Его слова прозвучали так: «Кто, как не я, обязан раскрыть эту тайну, если… если только здесь есть тайна».

Капитан размышлял и не спешил с ответом. Присутствовавший при разговоре лейтенант Бурков неожиданно поддержал Синицына:

— Пожалуй, дело говорит. Только действовать осторожно! Не то как раз спугнешь «гостей»!

Синицына удивило, что у начальника погранзаставы как будто уже не оставалось сомнений, что гибель Никуленко — дело вражеских рук. Он посмотрел на капитана Пильчевского. Тот все еще молчал и никак не отзывался на слова Буркова. Наконец Синицын услышал слова, которых ждал:

—   Ладно. Установите наблюдение за фанзой.

—   Я сам. Лично! — обрадованно воскликнул Синицын.

Капитан в сомнении покачал головой и обернулся к Буркову, как бы желая сказать: «Одобрять одобряешь, так и делом помоги!» Понял его начальник погранзаставы или сам подумал о том же, но он заявил, что пришлет в помощь опытного пограничника-разведчика. На том разговор и кончился.

Уехал следователь. Вернулся к себе на заставу Бурков. Синицын днем был занят по службе, а вечерами уходил. Один капитан знал куда именно.

Во мраке ночи Синицын поднимался по дороге, проложенной к подножию Черной сопки, потом сворачивал на знакомую тропу и осторожно пробирался к бывшей фанзе корейца. Он лежал в кустах и смотрел на темный, едва различимый силуэт.