Бухта Анфиса

Всем пришлось разойтись по своим местам, а через несколько минут стало известно, что Артем и в самом деле «пошел в гору»: ему поручили интересное и ответственное дело — дать большой репортаж «Здесь разольется Камское море». И все позавидовали ему: тут тебе и слава, и деньги, и прочное положение в газете, если, конечно, он справится с заданием. А дело задумано широко: пароходство выделяет специальный катер, Гидрострой — консультанта, в группу включен фотограф и даже поэт Михаил Калинов. Ну, этот подключился сам, когда Семен рассказал ему о внезапном взлете внештатного, но, несмотря на это, принципиального мальчика.

— Романтика! — Семен пожал плечами и бледно усмехнулся.

— Она самая, — согласился Калинов. — Она, миленькая.

7

Если бы Артем разбирался в загадочных улыбках секретарши так же тонко, как толстушка из неизвестно какого отдела, то он бы сразу определил, как ему повезло: его мечта стать настоящим газетчиком-журналистом исполняется! Но он еще не постиг этого и здорово приуныл, когда увидел улыбку секретарши и услыхал ее четкий голос:

— Это вы Ширяев? К редактору!

Наслушавшись противоречивых предсказаний насчет своего ближайшего будущего, он не ожидал ничего хорошего. Он даже не сообразил, что если бы его решили изгнать, то никогда бы сам редактор не снизошел до объяснений по этому поводу. В крайнем случае это сделал бы зав промышленным отделом Агапов, при котором Артем пробовал свои силы.

А когда он вошел в большой редакторский кабинет, то увидел там, кроме редактора, еще и Агапова, своего начальника. При всей своей стеснительности Артем никогда не был трусом и решил отстаивать до конца свои позиции. Его отчаянно-решительный вид развеселил Николая Борисовича.

— Входите, — сказал он, улыбаясь так, как будто появление Артема доставило ему огромное удовольствие. — Мы тут посовещались и решили поручить вам одно интересное дело. Садитесь, садитесь.

Не переставая улыбаться, Николай Борисович заговорил об интересной командировке, но скоро заметил, что Артем, ошеломленный всем, что вдруг свалилось на него, кажется, не воспринимает того, что ему говорят. Надо дать ему передышку, хотя, как и всегда в газете, время не терпит.

— Договоримся так, — предложил Николай Борисович, — сегодня поздно. Вот уж и полосу несут. Обсудим все завтра после оперативки.

Появилась секретарша и положила на стол перед редактором только что оттиснутую, еще сырую страницу завтрашнего номера газеты. Завотделом встал и, ободряюще кивнув Артему, вышел. Артем тоже поднялся.

— Подождите, — сказал Николай Борисович. — Профессор Ширяев?..

— Да, — незамедлительно ответил Артем, потому что это был единственный вопрос из всех тех, которые задавали ему и которые он сам задавал себе весь этот необыкновенно сложный день, единственный вопрос, на который он мог ответить с полной определенностью: — Да, профессор Ширяев — это мой отец.

И после этого все для него стало просто и ясно, как, наверное, было просто и ясно тому парню, на которого он так долго смотрел в зале заседаний. Тому, романтику, для которого никакой романтики не состояло в том, что он делал и за что воевал. Была жизнь, была борьба, и надо всем этим была идея. Романтика! Да, может быть. Тогда любили высокие слова, как, впрочем, и сейчас. Только тогда не боялись в этом признаться. А сейчас? Сейчас мы работаем, боремся, отдаем все, что у нас есть, в том числе и жизнь, но только мы стесняемся высоких слов. А жаль. Зачем отказываться от красоты, в чем бы она ни заключалась?

И Артем ответил:

— Николай Борисович, в общем, я согласен.

— Да? Ну вот и прекрасно! — Редактор разгладил подсыхающую полосу и потянулся к деревянному стакану, из которого угрожающе торчали острия разноцветных карандашей. — Заходите завтра, сразу после оперативки.

И он углубился в чтение передовой статьи.

8

Артем вышел в коридор. Там, у доски объявлений, все еще томился в ожидании фотограф Семен. Он поднял руку:

— Салют, командор!

— Салют, — ответил Артем, но руки не поднял.

«Зазнается мальчик, заносится», — подумал Семен, но, присмотревшись внимательно, не обнаружил на лице Артема ничего такого, что бы походило на зазнайство. Растерянность, пожалуй. И, как ни странно, торжества что-то не заметно. Семен, почти всегда имеющий дело с живой натурой, считал себя физиономистом и отчасти даже психологом.

— Что там тебе шептали?

Артем начал рассказывать, но Семен взял его под руку:

— Зайдем?

Это означало, что он зовет в свой чуланчик, где была оборудована фотомастерская. Там всегда можно без помех поболтать за стаканом вина. Очень надежное место, куда, кроме Семена, имела доступ только его помощница Симочка. Ей Семен доверял все свои тайны, и она только и ждала, когда он скажет: «Иди-ка ты, дорогая, погуляй минуток сто двадцать».