Буги-вуги

Но обратной дороги нет. Кто не был — тот будет, кто был — не забудет. Одни уже бывали и успокаиваются, а кто не бывал — любопытствуют. Для них это экзотика. Джунгли. Тарзан притаился, клювом крутит, вот вас сейчас! А им только того и надо — лошадиного до упара. Хочется больше, чем колется, а на мамку так и плевать оторвам.

В общагу просто так не пройдешь — бабки на вахте хуже псов концлагерных. Где таких бабок и находят? Никакого сострадания. Студент — это звучит горько. И самое главное, на контакт не идут. Неприступные, как линия Маннергейма.

Близок парадный подъезд, да зуб неймет. Зато есть два черных входа и один пожарный выход. Один из входов пьянь студенческая по праздникам регулярно вышибает, регулярно после этого кого-то вышибают из института, на дверь врезают новый замок.

Но!

Ключики подточены, подпилены, подобраны. Это как валюта. Это только для служебного пользования: ни-ко-му.

Дальше само собой.

Гости плакаты и фотографии разглядывают, что у нас только не на потолке; масса там замечательного, сам бывает колоссальное удовольствие получаешь. В туалете другой набор — к ситуации. Изнутри на дверь заголовки приклеены из газет: ВСЕ ЦВЕТА РАДУГИ, ДОХОДЫ В ОТХОДЫ, ЛУЧШЕ МЕНЬШЕ ДА ЛУЧШЕ, МАЛ ЗОЛОТНИК ДА ДОРОГ, КРЕПКИЙ ОРЕШЕК, ОГЛЯНИСЬ ВО ГНЕВЕ, БУДУЩЕЕ В НАШИХ РУКАХ, КАРТОШКА В НАТЮРМОРТЕ, РАЗМЫШЛЕНИЯ ВСЛУХ и прочая, и так далее, и тому подобное. Снаружи табличка представительная: «Культурно-досуговый центр». На стенках в туалете карикатурки из «Панорамы», «Ньюс Лебен», «Польши», «Мелодии» и всяких разных демократских журналов на эротическую тему. Особенно популярна сцена у карикатуристов в польшах-болгариях — вернулся муж внезапно, а там… Да и так — всякое похабство, — всё для юного онаниста.

Козы пищат. Дизайн козам по ндраву.

Мы однажды, четыре черненьких чумазеньких чертенка, тушь пролили, и теперь по комнате от стенки до стенки босые негритянские ноги прошлись по потолку — это сикух несказанно впечатляет. Да и где такое увидишь?

Пока то да сё, у нас уже интим: «ты вновь садишься за рояль, снимаешь с клавишей вуаль и зажигаешь свечи».

Свечечка одна — на всё про всё — маленькая, таинственная, мотылёчком бьется, а индикаторы магнитофона, что «Дак сайд оф зе мун» на полугромкости хайфаит, конкуренции ну никак не составляют. Насчет вуалей и клавишей возможны и вариации. «Вишь ю ви хиа»[26], например, из тех же закромов, Маклафлин, Прокл Харум, клавесинчик или органные фуги-менуэты, но так или иначе — чтобы всё к тому же, всё к тому предрасполагало.

«Мускат». «Токай». Или «Узбексистон». В красивых фужерах. Под сигареты с ментолом. Чем больше медалей, градусов и иноземного табачного дыму — тем альковнее.

Это мы раньше из обкусанных общепитовских тарелок хлебали. Теперь с золотым ободком тарелочки, «ресторан» красивенько так выписано. Кофейный сервизик, правда, подкачал — разнокалиберный, зато графинов мал-мала-меньше на подоконнике.

Быт на уровне.

Пригубили, закурили, потрындели, допили, налили. Шепот, робкое дыханье, тени по углам, шелк, пуговицы, резинки. Резинок много и все тугие — я всё думаю, как? как они терпят?

В эту ночь решили самураи перейти границу у реки. Подождипомнетсяясама. Задышали, заскрипели.

Атмосфэра та еще: флюиды потной страсти носятся по комнате расшибая носы, свечка помирает, но никак не помрёт, мечутся в агонии заугольные тени, лохматыми руками хватая пригоршни флюидов и тыря их по щелям, за обои, про запас, для себя, абы вдруг, но зря, зря — их век не долог, — бобик сдох.

Те, кто успел раньше, подсмеиваются над теми, кто еще. Весело им кайф ломать.

По стаканищу, по сигаретке. Подколки, все голышом, по-родственному, какое тут теперь? Клавы собой любуются напоказ.

Дальше обычно по Марксу. По формуле: товар-товар. Эксчейнч. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Остальное действо зависит от количества выпитого. Уж такое бывает разэтакое… Дружная шведская семейка. Как у поэта Полежаева:

Летите, грусти и печали,
К ебене матери в пизду!
Давно, давно мы не ебали
В таком божественном кругу!

А вот Вольдемару, например, нашему соседу по коридору, такие доморощенные утехи давно надоели. Вольдемар исключительно с вазелином. У Вольдемара под кроватью баночка — ручонку опустил, на пальчик, и — «с базелинчиком». Римлянин херов. И не отказываются, говорит, от щекотливых ощущений. В среду — с переду, в пятницу — в задницу.

О, народ! О, нравы!

Любят, любят это дело.

Энергии у них много, у лошадей.

Танцевать начнут. Уж как завернется в какую-нибудь шаль, или покрывало возьмет — и так и эдак, и эдак и так.

Лежишь. Смотришь.

Уходят сами, бесстыжие.

4

Эйфория быстро прошла. Быстро к шаровому привыкаешь и начинаешь губой елозить. Да и неважнец, проскакивающий чаще, чем ожидалось, легче на тот же аппарат свалить.