Будущее в тебе

Ужин с командиром и начштаба батальона действительно не шёл ни в какое сравнение с теми застольями, которые организовывал Бульба. Даже водка у Сиповича была обычная, та, которую можно было купить в любом нашем деревенском магазине. Для себя я подумал, - нужно и в свой батальон, подкинуть финской или шведской водки, а то чужие штабы снабжаю, свой же сидит на голодном пайке. За командирским столом даже паршивой финской колбасы, или сыра нет.

Во время этого ужина я получил полную информацию о положении дел в нашей дивизии, седьмой армии и в целом на Советско-Финском фронте. Были разъяснены задачи моей роты на завтра. После этого Пителин даже разрешил завтра с утра в штаб не являться, а в 6-00 выступать по обговорённому ранее маршруту. Приказ на завтрашний день не менялся, всё оставалось в силе. Узнав то, что меня больше всего интересовало, я, поучаствовав в последнем тосте Сиповича, откланялся. Особых возражений не последовало, и я не спеша вышел из этого тёплого вагончика.

Подъём был в пять часов утра, в 6-00 моя рота выступила по намеченному маршруту. В 14-00 мы вошли в расположение дивизии, которую должна была сменить наша. По пути никаких происшествий с нами не произошло, всё было тихо и спокойно. Только всё более усиливающаяся канонада напоминала о том, что мы неумолимо приближаемся к фронту, и спокойная, безмятежная наша жизнь заканчивается.

Процесс смены всех частей дивизии затянулся до глубокой ночи. Моя рота заняла отведённый на неё участок фронта только к 12 часам ночи. Хотя, если прямо сказать, занимать особо было нечего. Окопы были очень мелкими, блиндажей не было. Для сна красноармейцам служили какие-то вигвамы, наспех сделанные из веток. На не очень толстые стволы деревьев был наложен еловый лапник, потом эта конструкция обтягивалась плащ-палатками, а сверху засыпалась снегом. В принципе, ночь там перекантоваться было можно, но, по сравнению с оставленными нами блиндажами егерей, это было очень убогое пристанище, и полноценно там выспаться было невозможно. Но, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят, пришлось и эти шалаши принимать с благодарностью. Всё, какое-никакое, а убежище от холода.

Командир сменяемого моей ротой батальона, как бы извиняясь, говорил:

- Знаешь, старлей, тут нам было не до возведения капитальных сооружений. Люди держатся из последних сил, да и мало их осталось. Во всём батальоне активных штыков меньше, чем в твоей роте. К тому же, оборона на месте не стоит. Мы, хоть и медленно, но вперёд двигаемся. Снайпера тут зверствуют - мама, не горюй! Да ты и сам скоро всё узнаешь! Если сумеешь с третью роты добраться до конца этого предполья, то - честь тебе и хвала. А если сможешь ещё и пару раз в атаку сходить на ДОТы и ДЗОТы “линии Маннергейма”, то ты, вообще - герой.

Стоящий перед тобой Хотиненский укрепрайон - орешек, ещё тот. Без помощи тяжёлых танков и крупнокалиберной артиллерии его не разгрызть, а когда всё это у нас будет - ведает только один Хозяин. Так что, особо зад не рви, пожалей солдат и их матерей.

Услышав про Хотиненский укрепрайон, я немного ошалел и перестал слушать стенания капитана. Перед глазами как бы возникла картинка допроса егерей в теплушке, теперь ставшей моей спальней и штабом. В мозгу ясно прозвучало одно слово, вырвавшееся их уст обезумевшего от боли финна - кандапога. Наверное, на каком-то уровне моё подсознание не переставало размышлять, к чему относилось это, с трудом вырванное под пыткой слово. А может быть, испытанный только что стресс, помог мне родить гениальную мысль? И сейчас я понял, что означало это слово. Это был пароль на проход через укрепления финнов. В голове всё сложилось: и потайной телефон в дупле дерева, и пароль, который нужно было по нему сообщить. Чёрт возьми, да сами же финны могут нас провести через этот, чёртов укрепрайон, и не надо класть море жизней русских ребят, топя в их крови эти проклятые ДОТы и ДЗОТы.

Я настолько возбудился, что капитан, заметив моё состояние, скомкал свою речь и начал прощаться. Наверное, он подумал, что я не совсем адекватен, а может и вообще, полный псих. А таких, так сказать, берсерков на этой войне можно было встретить довольно часто. Они в боевом экстазе не щадили ни свои, ни чужие жизни. Этих маньяков, будто посвятивших себя богу войны Одину, было примерно столько же, как и откровенных трусов. И тех, и других я и сам опасался. Хотя, безумная смелость берсерков меня иногда просто восхищала, но доверять таким людям какое-нибудь ответственное задание я бы не стал. Иногда мне казалось, что и мой вестовой, красноармеец Асаенов обладает бешеной натурой берсерка. В боевой, критической обстановке, из него буквально пёрло нутро дикого, свирепого воина Чингисхана.