Будущее общество

Этого то не могли понять правительства, и вот почему — исполняя, впрочем, только свое назначение — всегда пытались поработить поток новых идей и заставить его течь узким каналом, промеж плотин, безрассудно воздвигаемых ими; и когда раз'яренный поток, став сильнее этих преград, размывает их, разрушает окопы, казавшиеся правительствам столь прочными, то до того велико ослепление этих безумцев, что они винят поток, не понимая, что катастрофа — неизбежный, роковой результат плотин, воздвигнутых ими; что несчастьем они обязаны собственной неумелости; что в нем не виноват поток, который, если бы не они, нес бы на своих волнах плодородие, вместо разрушения.

Говоря о революции, я подразумеваю не только борьбу с оружием в руках; всякая борьба против существующей власти, против современной общественной организации, будь это борьба активная, или пассивная, прибегает ли она к физической силе, или моральной; стремится ли к цели, вопреки существующим законам, но не навлекая на себя их кары, или же путем открытого нарушения их; раз только эта борьба ведется во имя устранения какой-либо несправедливости, какого-либо предрассудка, она уже этим самым содействует социальной революции, и каждый ее шаг вперед является успехом в общем ходе революции.

Когда добросовестно изучив наш социальный строй, ученый критик провозглашает, что неимущие классы смогут выйти из своего положения только посредством насилия, что только насилие освободит их от экономического гнета, тяготеющего над ними, то вывод такой нельзя назвать суб'ективным и заподозрить ученого, что он более сторонник насильственных мер, чем мирных. Ему хорошо известно, что революции нельзя декретировать, ни импровизировать. Из своих наблюдений он вывел истину, помимо своих личных симпатий, безразлично на чьей бы они ни были стороне: эксплуатирующих или эксплуатируемых; он констатирует то, что ему кажется правдой, и будущее покажет, ошибся ли он.

В наши дни немыслимо организовать революцию; прошли те времена, когда народ воспламенялся речами трибунов и по их воле шел приступом против правительства; если такая сила слова и существовала когда-либо, то в настоящее время она ничтожна.

Конечно, ораторы и писатели влияют на умы; влияние это бывает большее или меньшее, непосредственное, продолжительное или скоро преходящее, в зависимости от дара слова, силы убеждения, образности речи и интенсивности логики; но в наше время критицизма оно всегда очень ограничено и имеет только частичное значение; значение большое, сравнительно с другими факторами, но в общей совокупности действующих сил и условий времени и среды — довольно, в сущности, ничтожное.

В наше время народным вождем можно сделаться лишь под условием: не выдвигаться вперед толпы; толпа следует только за тем, кто умеет итти шаг-в-шаг с нею, и если в истории иногда встречаются народные вожди, увлекавшие за собою толпу в бой, можно с уверенностью сказать, что толпа раньше их проникнулась сознанием необходимости борьбы, и сама выдвинула их из своих рядов.

Кто ищет истину, не заботится о том, следует ли за ним толпа. Если он одновременно с этим пропагандирует, — а это делает всякий, кто искренно увлечен идеей, — то он стремится сделать эту истину доступной для толпы, и для того, чтобы толпа могла усвоить ее, облекает ее в возможно более понятную и доступную форму; если ему удастся убедить ничтожное меньшинство, оторванное от толпы, — он может поздравить себя с успехом, но на этом и кончается непосредственное влияние пропагандиста; остальное довершают время и события.

Мыслитель, убедившийся в необходимости революции, может, конечно, многое сделать в смысле распространения своих убеждений в народе; тем не менее, его труды не ускорят революцию ни на одну секунду, и если бы — что совершенно немыслимо допустить — он достиг того, что весь народ сознал бы необходимость ея, все-таки она произойдет не раньше, чем когда обстоятельства сделают ее неизбежной.

В деле революции недостаточно быть готовым к ней; необходим случай; и очень многие, не думающие когда-либо принимать участие в революции, в момент, когда она загорится, могут сделаться ея самыми горячими защитниками.

Поэтому, когда правительство издает репрессивные законы против социологов, проповедующих на основании научных данных неизбежность революции, оно походит на страуса, о котором рассказывают — наверно ошибочно, — что он в опасности прячет голову под крыло, думая этим спастись. Можно запретить открыто констатировать факт, но это не помешает всем, умеющим думать, признавать его наличность, и никакие запретительные законы не в состоянии остановить хода событий.

Итак, между теми, которые жаждут освобождения, и теми, кто стремится удержать власть навсегда в своих руках, война неизбежна. Она замедлится, или будет ускорена, в зависимости от того, какие меры примут правительства, а также от степени энергии и сознательности борцов за освобождение; но, так или иначе, борьба неизбежна.