Как могут быть анархисты названы честолюбивыми, когда их пропаганда направлена, главным образом, на то, чтобы об'яснить людям, что нужно уничтожить все положения, позволяющие интриганам господствовать над массой; когда они твердят беспрестанно, что кто бы не стоял у власти, таковая будет произвольна, потому что служит только подкреплением воли нескольких, на чем бы они ее ни основывали: на божественном ли праве, или на праве силы, или на праве большинства!
Все это ополчает против анархистской идеи представителей буржуазии и сторонников власти; и они злобно негодуют, ибо идея эта учит рабочих самим вести свое дело, никому его не доверяя, и никому не передавать принадлежащей им верховной власти, чтобы оставаться всегда свободными.
Все, кто живет политической эксплуатацией, почувствовали, что если идея эта распространится, то не останется места их вожделениям, и вся голодная стая в погоне за местами и почестями, и, в особенности, за доходами, ворчит, оскаливая зубы; они чувствуют, что их роль сыграна; будучи слишком развращены, чтобы открыто присоединиться к рабочим, они клевещут на всех, кто работает в пользу освобождения человечества.
Клевещите, сколько вам угодно! ваши оскорбления и клевета не остановят движение человечества! Да, человек корыстен. Что же из этого? Значение этого слова — относительное. Да, мы хотим общества, в котором каждый сможет удовлетворить в полной мере все свои физические и интеллектуальные потребности; да, мы мечтаем об обществе, в котором все материальные и духовные наслаждения не будут предназначены привиллегированному меньшинству, но будут предоставлены всем. Да, мы люди, и все человеческие потребности не чужды нам, и мы не находим нужным скрывать этого!
Но мы также жаждем справедливости и свободы и требуем общества, в котором не было бы ни судей, ни правительства, ни паразитов, ибо из них составляется чудовищный социальный организм, угнетающий человечество за все время его существования.
Что же касается упрека в неимении идеала, то заявление анархистов в газетах, брошюрах, собраниях, судах, везде, где можно было говорить публично, достаточно доказали ложность этого упрека. В этом труде мы пытались выяснить наш идеал и привести доказательства, что инициатива и свобода в нормально устроенном обществе должны быть единственными двигателями человеческой деятельности. Мы видели, что все современные учреждения созданы единственно в пользу особых интересов одного класса, и ради защиты его от притязании обездоленных; что, нисколько не вытекая из „естественных законов”, эти учреждения основаны на произволе и совершенно противны законам природы.
Затем мы видели, что наука и природа вместо того, чтобы опровергнуть наши идеи, вопреки утверждениям наших противников, присоединяются к нашим требованиям полной свободы личности, как во всем мире, так и в среде себе подобных людей. Пусть над этим поразмыслят рабочие.
Клерво, 1894—95.