Читаем Будущее ностальгии полностью

В голливудской киноиндустрии есть один неприкосновенный код — быстрый монтаж. Персонаж может быть любой расы, класса или сексуальной ориентации, находиться на любой стадии раздевания, но показать его или ее действующими в кинофильме в реальном времени — это непреодолимое табу, нарушить которое ни один продюсер не позволит. У зрителя всегда есть возможность покинуть кинотеатр или переключить канал; но есть что-то такое в особом тайминге популярных развлечений, что неизменно влияет на его сознание[136]. В этом случае уже не содержание изображений, а именно темп монтажа является тем фактором, который оказывает воздействие на зрителя и устанавливает невидимое табу на любую форму рефлексирующего переживания. Внимание зрителя, в случае консюмеристской ностальгии, концентрируется в очень коротких промежутках времени, и все это поощряется средствами массовой информации; синдром дефицита внимания и гиперактивности действительно мог бы стать лекарством от старомодной тоски, которая, с ее мечтами и раздумьями, отнимала слишком много времени.

Американская популярная культура становится все более и более самодовлеющей и всеобъемлющей; она быстро поглощает новые открытия высокой культуры, но, как и в классическом определении китча Клемента Гринберга, индустрия развлечений по-прежнему массово воспроизводит внешние эффекты искусства и остается в стороне от изучения механизмов критического мышления. Если вы не безнадежно ностальгирующий иностранец, вы даже не можете испытывать тоску по чему-либо, не включенному в поп-культуру. Американская популярная культура стала расхожей монетой для новой глобализации. Культурные различия часто маскируются за визуальным сходством. В то время как доступность американских развлечений в Восточной Европе и Азии сначала приветствовалась как признак новой открытости, ее расширение и тотальный характер постепенно становились все более проблематичными, особенно когда западная поп-культура постепенно стала превращаться в синоним демократизации и вытеснять другие эксперименты с демократией. Более того, местные ностальгирующие умело присваивали глобализированный язык, чтобы выражать личное несогласие. Мафиозные боссы примеряют на себя глобализированную ностальгическую моду и стилизуют себя под «Крестного отца III». Теперь они называют себя бизнесменами и отправляют своих детей в Англию, где те играют с малютками-тираннозаврами.

Тем не менее, когда глобальный динозавр пересаживается за пределы своей американской родины, ностальгическая техно-пастораль приобретает иное значение. Просматривая российские газеты от августа 1999 года, я наткнулась на заголовок «Агония динозавров». Это, однако, было вовсе не продолжение «Парка Юрского периода», а повествование о недавнем политическом кризисе, недавних перестановках в администрации Ельцина и назначении нового премьер-министра — Владимира Путина. Другие культуры не так одержимы доисторическими или футуристическими видениями. Годзилла — исторический монстр, который позволил Японии заговорить о травме Второй мировой войны — атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, сублимируя как позор, так и вину. В Советском Союзе нет эквивалента динозаврам или Годзилле (не считая олимпийского мишки 1980‑х годов); на самом деле после распада сталинизма детские монстры были миниатюрами, а не гигантами. В знаменитом стихотворении женственная Муха-цокотуха и ее храбрый друг — комарик побеждают паука с внушительными сталинскими усами. После периода диктатуры контркультурные тенденции тяготеют к миниатюризации, а не к гигантомании.

В конце 1990‑х годов на московском рынке доминировали два типа фантастических ностальгических существ: игрушечные динозавры и изображения московского покровителя святого Георгия, поражающего змея, — эмблема, выбранная мэром Лужковым для празднования 850-летия Москвы. Прав ли был Умберто Эко, отмечая, что мы движемся в направлении нового средневековья с использованием самых передовых технологий? Будем надеяться, что битва между двумя культурами — глобализированной и локальной — в новом веке, быть может, будет вестись между глобальными динозаврами и местными змеями в виртуальном пространстве.

<p><strong>Глава 4</strong></p><p><strong>Реставрирующая ностальгия: конспирология и возвращение к истокам</strong></p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология