Но целиться на этот раз долго не пришлось, немцы подползли к машине, бросились вперед, закричали. Тогда от машины, из огня, вышел Скуратов, прямой, совсем не сутулый, почему-то в одной гимнастерке без ремня и без шапки, поднял пистолет, спокойно выстрелил в первого немца — и тут же сам упал, сраженный, назад, в огонь и дым.
Варя нажала на спуск… Теперь она осталась одна против немцев. Эта мысль опалила ее точно пламенем. Одна! Она сняла берет с красной звездочкой и положила его рядом с собою на землю, обнажив свои каштановые волосы, и голова ее на фоне серого, тусклого дня будто светилась огнем. И в душе у нее было такое ощущение, что на нее сейчас смотрит весь мир, все люди на земле, и от того, как она сумеет выстоять против немцев, будет зависеть не только ее жизнь и смерть, но и честь всех погибших и погубленных на этой войне. Спохватясь, бессознательно разгребла руками землю — к счастью, земля здесь была рыхлая, будто на дрожжах, — передвинула в ямку сейф, заровняла землю, грудью легла на это место. «Вот и все, — думала она, — в ту операцию не вернулись наших пять человек, еще раньше восемь, еще раньше — три. Девушки тоже — Ольга Козлова, Катя Смирнова, Люся Окунева. Их всех — и пять и восемь, и три — я помню по имени, и все в полку помнят. А сейчас вот мы — я, Игорь, Лаврищев, Чинарев, раненные, может быть, смертельно Гаранина, Троицкий. Я, Игорь, Лаврищев, Чинарев», — твердила она, не принимая в расчет Скуратова и Пузырева.
Немцы теперь бежали к ней. Она опять прицелилась и выстрелила. Немцы залегли. Но тут она вспомнила, что у нее осталось всего два патрона, было пять, осталось два, а подсумок с патронами в вещевом мешке на машине. Загнав затвором четвертый патрон, она целилась особенно долго и особенно прилежно, и немцы, будто загипнотизированные, лежа на земле, ждали, пока она прицелится. Когда они вскочили, она выстрелила, и немцы снова залегли и снова стали ждать, пока она прицелится.
Израсходовав последний, пятый, патрон, она вынула гранаты, взвела предохранители и теперь сама стала ждать немцев. Ее глаза были большие, ясные и спокойные. Она посмотрела в ту сторону, где был спасительный кустарник и куда убежал Шелковников, вздрогнула, всем существом своим беззвучно закричала: «Он убежал! Люди, милые, смотрите за ним! Алексей Петрович, девчата, товарищ генерал, вас много, он убежал, смотрите, смотрите за ним!» Это было последнее, о чем она подумала. Нет, пожалуй, не последнее. Когда немцы, осмелев, поднялись и толпой побежали к ней, она сжала в руках гранаты и подумала с тревогой, сумеет ли сделать то, что нужно? Решила: сумеет, обязана суметь!..
И она в последний раз подняла на врага большие, ясные и спокойные, как утренний рассвет, глаза. И в ее глазах читалось: если бы надо было, если бы ей было суждено еще жить, она повторила бы то, что делала сейчас, повторила бы еще и еще раз, сегодня, завтра, тысячу и миллион лет вперед, если бы людям угрожала такая же опасность, какая угрожала сейчас, когда против будущего людей встал фашизм…
Немцы окружили ее. Вздрогнула земля, и на том месте, где лежала Варя, где сбились в кучу немцы, полыхнул огонь взрыва. Она сумела сделать то, что нужно…
А через несколько дней на запрос особого отдела армии шифровкой «смерш» поступил ответ с ее места жительства. Никаких компрометирующих данных «за гражданкой В. М. Карамышевой не значилось».