Будьте как дети

Подобный расклад тоже меня устраивал, уйти далеко от леса что так, что этак было трудно. Тем паче что переходы везде прогнили и вес взрослого человека не выдерживали. Особенно не везло одутловатому Ване. Дерево под ним почти бесшумно ломалось или просто обреченно проваливалось, после чего мы долго с какой-то печальной суетой доставали несчастного из воды и принимались приводить его в порядок. Подобные истории кончались одним - туристским топориком я тут же на берегу рубил две-три сухие сосенки и наводил новую переправу.

Хотя мой план как будто бы удавался, к вечеру я уже мало что понимал, Ирине и Ване было еще хуже, энтузиазм теплился лишь в крестной, но и она ослабела. Где-то за час до заката Дуся метрах в ста от тропы на нашей стороне канавы приметила сосну раза в два больше своих товарок и оживилась, принялась просить, чтобы я забрался на дерево и посмотрел, не виден ли наконец Сережин остров.

Вокруг, словно в пустыне, одно и то же и, в сущности, мне все равно - идти или куда-то лезть… Сосна, которую она подобрала, с удобными, как ступени, частыми ветками; когда я уже стою на нижней, крестная, так сказать, в помощь, протягивает театральный бинокль, тот самый, с которым ее свекровь в Гражданскую войну гадала по каше. Про бинокль Игреневой - их семейную реликвию - я слышал не раз, но что Дуся захватила его на Медвежий Мох, мне, признаться, в голову не приходило. С талисманом в кармане и под ее понукания “дальше-дальше” я безропотно лезу до самой верхушки.

Дерево подо мной качается, ходит ходуном, все не может успокоиться в этой мягкой жидкой земле. Но вот, кажется, я нахожу равновесие. Задерживая дыхание, минуты две-три для порядка жду, затем медленно, чтобы ничего не потревожить, подношу бинокль к своим заплывшим, залепленным гноем глазам. Однако сколько ни прищуриваюсь, вижу лишь водяные разводы. Внизу крестная, она что-то пытается мне объяснить, но голос у нее сел и разобрать нелегко. Потом вмешивается Ирина, следом Ваня, вдвоем они до тех пор будут крутить руки мельницей, пока я не пойму, что дело не в глазах - бинокль надо навести на резкость. Подкрутка среднего шпинька и вправду необходима, картинка делается четче, но и теперь сказать, что я разглядел что-то важное, трудно.

На исходе дня разогретое солнцем болото будто укутано ватой, промоин немного, а так у мха все покрывают густые белесые испарения, которые с высотой постепенно редеют, превращаются в легкую хмарь. Солнце еще не село, тихо. Нечастые порывы ветра если и нарушают благолепие, то ненадолго. Сил разогнать пелену у них нет, она лишь сборится, топорщится, как мятое белье. Клубами уцепившись за кусты, ветки сосенок, висит на них, снова напоминая рассказы Дуси о свекрови - ее псковских спектаклях. С тоской думаю, что бинокль ничего другого и не умеет, он специально натаскан показывать одни дымы да туманы.

Конечно, чтобы не сломать сосну, я стараюсь двигаться поменьше, и все же я не просто налево-направо кручу головой, а, чтобы угодить Дусе, тщательно, шаг за шагом обхожу горизонт. Но нового немного - везде тот же вязкий неровный пласт испарений. Однако моя старательность оценена. Я уже кончаю осматривать окрестности, по второму кругу бегло прохожу последний участок, когда на северо-западе, где должно закатиться солнце, и ровно по нашему теперешнему курсу вижу что-то похожее на цепь людей.

Длинная-длинная процессия в нелепых мешковатых одеяниях протянулась от леса в глубь болота, может быть даже, как и надеется крестная, к Сережиному острову. Так далеко, конечно, не разглядеть, но я, раньше убежденный, что впереди трясина, не удивлен, наоборот, радуюсь Дусиной правоте. В Москве она сотни раз повторяла, что к озеру пойдем не одни мы, а многие и многие, я же не хотел за ней следовать, был Фомой неверующим.

К счастью, остаток благоразумия во мне еще есть. Не слушая, что, словно птенцы, задрав голову кричат снизу она, Ирина и Ваня, я решаю все перепроверить. Тем более что день на исходе и воздух делается прозрачнее. Снова подкручиваю резкость и чуть не по сантиметру всматриваюсь в это нестройное шествие. И опять я ни в чем не уверен. По-прежнему не могу понять, кто впереди: люди или высокие здоровые сосны. Может быть, под водой песчаный гребень и деревья на нем прижились. Театральный бинокль не для подобных случаев, и сейчас мне кажется, что за одежды я принял цепляющуюся за ветки болотную хмарь: пары будто дышат, то поднимутся немного, то опадут, а когда их колеблет ветер, сосны, как и мы, пошатываясь от усталости, медленно куда-то бредут.