Он повернул ко мне голову, убрал протянутую руку, но ничего не ответил. Я еще раз его спрашиваю: «Миронов?» Он молчит, а глаза сделались какими-то задумчивыми. Почему он меня не признает? Он же не маленький был, когда мы расстались. Нет, наверное, ошибаюсь. Сорвать бы, думаю, с этого лица пустоту — вот тогда и был бы мой Володя.
«Где вы живете?» — спрашиваю. Он опять молчит. Ничего я не добилась. А так хотелось хоть голос его услышать!
Постояла еще, не помню сколько времени, а потом пошла с базара, душа у меня страшно заныла. От переживаний я заболела. Прихожу домой, рассказываю мужу, а он мне говорит: «Брось ты все это! Что ты цепляешься к каждому прохожему, ты же получила извещение, что сын твой погиб!»
И все же я жила мыслью, что сын мой нашелся. Что-то неладное с ним произошло, но это — он. И я должна все выяснить, вернуть его к жизни.
С тех пор я ежедневно ходила на тот базар и каждый раз видела его. И чем больше всматривалась, тем все роднее он мне становился.
Однажды, не выдержав, я подошла к нему со слезами на глазах и сказала: «Володя! Что же ты, не признаешь? Ведь я твоя мама!» А он опять молчит. Потом ответил мне таким хриплым, чужим голосом: «Если хотите знать, кто я, приходите на квартиру: Восточная, 19».
В тот же вечер я отправилась по этому адресу. Зашла в ту самую калитку, что находилась против водонапорной колонки. Владимир стоял во дворе. Увидев меня, весь задрожал, заплакал, жестом показал на дверь одного дома. Я подошла к двери и зову его, а он не идет. Тогда я вернулась к нему, хотела с ним поговорить, а он — в сторону от меня. Думаю, если он живет не один, хоть что-нибудь узнаю от людей. На мой стук в дверь послышалось: «можно». Я вошла. В комнате сидела женщина и перебирала какую-то старую обувь. Я ее спросила: «Разрешите с вами поговорить?» А она на меня уставилась темными неподвижными глазами и жестко ответила: «О чем нам говорить?»
Вы понимаете, товарищ прокурор, мое состояние в тот момент? Я уже не помню подробностей разговора, только помню, что я ей сказала: «Володя — мой сын, и я не допущу, чтобы он ходил и побирался по миру!» Эта женщина на меня накричала, старалась оскорбить. «Никакого Володи здесь нет, — кричала, — а есть Глазырин Игорь — мой муж! Он из Ростовской области. Мы давно живем! Я и мать его знаю! А ты еще тут какая-то самозванка объявилась. Уходи отсюда!»
Я вышла из комнаты, хотела с Володей все-таки поговорить, но его на дворе не оказалось. Так и ушла ни с чем.
На другой день утром я попросила свою знакомую пойти вместе со мной на базар. Я хотела, чтобы она с ним поговорила, рассчитывала на то, что она — человек посторонний, сумеет спокойнее, без волнений выяснить подробности его жизни, а главное узнать, кто же он?
Женщина охотно согласилась помочь мне. Застали мы его прямо у ворот базара и едва увидели, как моя знакомая оттащила меня в сторону и говорит: «Так это он? Господи, — говорит, — я его уже давно приметила: молодой, а милостыню просит! Странно все-таки… Но люди мне рассказывали, что это жена его посылает. А когда он приносит мало — она его бьет. Вы отойдите куда-нибудь, я подам ему рублик и попробую что-нибудь выведать».
Спряталась я за продовольственную палатку, сижу на каком-то ящике, жду. Минут через двадцать она подходит и рассказывает, что фамилия его Глазырин. Во время войны был контужен, находился в госпитале. Долгое время ничего не слышал и даже не мог разговаривать. В таком состоянии он в 1945 году бежал из госпиталя, скитался, где попало, а в начале 1947 года на одной из станций Ростовской области был снят с поезда, как безбилетный. На вокзале милиционер потребовал от него документы, их не оказалось. Неподалеку стояла неизвестная женщина. Она сказала милиционеру, что документы этого инвалида находятся у нее в доме, и повела его в пристанционный поселок. В доме гражданки Глазыриной ему дали свидетельство о рождении на имя Глазырина Игоря Ильича, 1924 года рождения, забрали у него все деньги, какие он имел. В этом же доме ему сказали, что паспорт он сможет получить в другом районе. Так он и сделал. Затем женщина, с которой он сейчас проживает, привезла его сюда в 1950 году, зарегистрировала с ним брак, приняла тоже фамилию Глазыриной. Сама она нигде не работает, а он то в городе, то по поездам нищенствует. Получает пенсию, как инвалид.
Миронова умолкла.
— Что же произошло дальше? — задал Юрий Никифорович первый за все время беседы вопрос.
— После этого я решила обратиться в советские органы. Просила помочь мне разобраться во всей этой запутанной истории, тщательно проверить, кто этот человек, в котором я признаю своего сына. Меня многие убеждали, что я обозналась, но сердце говорит другое. И пока я не буду твердо знать, кто этот человек, я не успокоюсь.
— Правильно, — поддержал прокурор.